Современные мемуары. К 65-летию образования ОИЯИ
 

Из письма в редакцию

Предлагаю вам ознакомиться с моим переводом отрывка из книги "Красный атом" Хайнца Барвиха, который в 1960-1964 годах был вице-директором ОИЯИ. Переведенная глава под названием "Im russischen Vorschungszentrum Dubna" посвящена его работе в Дубне и написана его женой Элфи Барвих. Исходная книга: Das Rote Atom von Heinz und Elfi Barwich Genehmigte Sondernausgabe fuer Europaeischen Buch und Fotoklub, Stuttgart, 1967, Scherz Verlag Muenchen und Bern/.

Мария Пацюк, старший научный сотрудник ЛФВЭ
 

Хайнц и Элфи Барвих

В русском исследовательском центре Дубна

В первых числах ноября 1960 года от советского посла в Берлине Первушина мы получили приглашение на праздничный вечер, посвященный 43-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции в советское посольство, Унтер ден Линден. Вечерние костюмы, ордена и награды были обязательны.

Нас приняли очень торжественно, и я заметила, что "носителей знаков отличия" приветствуют, кажется, с особым почтением. Хайнц тоже принадлежал к этой категории: на его пиджаке, справа, красовались значки Сталинской премии с золотым профилем Сталина и Государственной премии (Nationalpreis). У входа в праздничный зал стояла посольская чета и встречала каждого гостя мягким рукопожатием. Михаил Первушин казался сдержанным и серьезным, это объясняли последствием кризиса 1957 года, когда он из заместителя председателя Совета министров СССР скатился до кандидата в президиум ЦК партии и впоследствии был назначен послом в ГДР. Но его полноватая жена была общительной и дружелюбной.

Председатель Государственной плановой комиссии Эрих Апель, закадычный друг Хайнца, и старший статс-секретарь (оба ближайшие коллеги Вальтера Ульбрихта), пожаловался мне, что всем всегда приходится плясать под дудку моего мужа. Ему, видимо, доставляет заметное удовольствие тиранизировать своих окружающих, вплоть до членов правительства. Мне не оставалось ничего другого, как заметить, что виноваты в этом сами окружающие, так как я с ним отлично лажу.

Сразу за спиной посла, перед цветочной перегородкой, один русский профессор, недавно приехавший из Москвы, стал изливать мне свою душу. Водка развязала ему язык, и он жаловался на свою низкую зарплату, тесную квартиру, которую должен делить с еще одной семейной парой, и в конце концов на ограничения свободы исследований. Когда мы с ним впоследствии виделись в Москве, он обходил меня далеко стороной.

Когда я уже собиралась домой, то застала Хайнца и Эриха Апеля за возбужденной беседой. Разговор был на научно-политические темы. Подошла фрау Апель и заметила, что ни один из этих упрямцев не пожелает сдаться и что она опасается рукоприкладства. Тем не менее горячие дебаты закончились на договоренности поехать в Рудные горы. Хайнц позже заметил: "Эрих хоть и упрям, но мне он больше всех нравится!"

***

В конце лета 1960 года в Дубне, молодом городе, построенном в 125 км к северу от Москвы на реке Волге, состоялось заседание Комитета полномочных представителей правительств стран-участниц ОИЯИ. Барвих был избран вице-директором Объединенного института ядерных исследований, сначала сроком на два года. В начале следующего года он должен был занять свой пост, и такие перемены меня очень обрадовали.

1959 год. Х.Барвих, Д.И.Блохинцев, Э.Джаков

Готовясь к переезду, я закупила в больших количествах мыльный порошок и другие дефицитные товары: пряности, бельевые веревки и прищепки, косметику, крем для обуви, кухонную утварь и гардины. Хайнц изумился при виде всего этого барахла и сказал, что и половины будет более чем достаточно. Он особенно возмутился при виде тридцати пар обуви. Но когда я ему пояснила, что смогу этим сильно обрадовать моих будущих русских подруг, он кивнул и сказал: "Ну, тебе предстоит особая миссия". В апреле 1961 года к нам в квартиру явился сотрудник таможни и опечатал наши вещи, подготовленные к переезду. Ящики отправились в металлический контейнер, а он - по железной дороге в Дубну.

После прощального ужина для всех сотрудников реактора (Барвих на тот момент работал директором института в Россендорфе - прим. пер.) и наших близких друзей мы простились с Дрезденом. В это время там как раз цвели каштаны и вишни. Нам было действительно немного грустно, и в то же время никто из нас не подозревал, что это была наша последняя весна в Дрездене.

Представители правительства отвезли нас в аэропорт, где мы сели в ТУ-104. Примерно через два часа полета мы увидели необозримую плоскую равнину, на которой теснились маленькие деревянные домики. Я почувствовала прилив любопытства и в то же время настороженности, что позабавило Хайнца.

Мы приземлились на большом летном поле. Современное здание международного аэропорта Шереметьево произвело неожиданное впечатление - у меня были совершенно другие, более примитивные представления о России. В аэропорту нас радушно встретили представители Института. В Дубну мы поехали на машине ЗИМ (в те времена это был русский "мерседес", сейчас его сменила "Чайка"), путь лежал через деревни с милыми ухоженными бревенчатыми домиками, окна и двери которых были украшены затейливой резьбой, что стоило, видимо, немало труда. Некоторые дома совсем развалились, другие просели глубоко в землю, фасады покосил ветер, крыши были латаны-перелатаны. В Дмитрове (районном центре к северу от Москвы) мы увидели старинную красивую церковь с луковичными куполами, которая использовалась как склад. "Она больше не работает", - сказали мне, когда я изумленно рассматривала временную щитовую дверь из досок.

Дмитров был основан примерно в одно время со столицей, он был назван в честь первого сына Юрия Долгорукого, основателя Москвы. Но не только древние стены Кремля 13-го века и собор 15-го века интересны в Дмитрове. Здесь когда-то жил самый известный представитель коммунистического анархизма - князь Петр Кропоткин. После своего возвращения из эмиграции в 1917 году он поселился в деревянном доме, в котором теперь находится детский сад. Чтобы Хайнц смог сфотографировать этот симпатичный дом, на стене которого висит мемориальная табличка в честь Кропоткина, директриса детского сада должна была раздобыть разрешение мэра и секретаря горкома партии.

Немного раньше, когда мы проезжали по железнодорожному мосту вблизи небольшого промышленного городка Яхрома, водитель заметил: "Видите, вот до этого холма подошли с севера к Москве немецкие войска во Вторую мировую войну. Немцы недооценили силу нашей армии и безжалостные морозы русской зимы, поэтому они отступили. За этот мост шел кровавый бой". Я сразу же захотела его сфотографировать, но водитель строго предупредил: "В Советском Союзе мосты фотографировать нельзя". Хайнц засмеялся и добавил: "Странно, ребята, вы фотографируете Луну, а нам нельзя даже запечатлеть этот исторический мост!" Дальше мы поехали вдоль канала Москва-Волга по довольно плохой дороге. Неожиданно мы увидели Московское море, из которого берет начало канал, построенный в конце тридцатых годов, во времена масштабных чисток, в основном силами заключенных. При создании Московского моря пришлось эвакуировать и затопить множество деревень. Исполненные каменного достоинства, приветствовали нас стоящие по обе стороны водохранилища величественные статуи Ленина и Сталина. Мы свернули в узкую улочку с указателем "Объединенный институт ядерных исследований". В тени высоких сосен и берез напротив небольшого парка и пешеходной набережной Волги стояли три красивых виллы. Я сразу же спросила, будем ли мы тоже жить в таком прелестном доме. "Если хотите, да, - ответил один из встречающих. - Один из этих домов сейчас свободен. В первом доме живет Понтекорво". Такое соседство стало приятным сюрпризом после того, что я читала об этом знаменитом физике. "Ну, теперь прилежно веди свой дневник, - сказал Хайнц, - так как наш сосед будет далеко не последним интересным человеком, с которым ты познакомишься в Дубне". И в этом он был прав.

Наш дом-дача, расположенный в середине большого участка леса среди сосен и берез, состоял из трех больших комнат с приличной мебелью и красивыми коврами на полу. На кухне перед небольшой террасой, через которую можно выйти в сад, стояли газовая плита, маленький стол и крошечный кухонный шкаф. Я была поражена нашей ванной, выложенной белой кафельной плиткой, в которой даже функционировала канализация! Рядом с ней был расположен отдельный, тоже в белой кафельной плитке, туалет! 13 встроенных батарей центрального отопления согревали нас даже в сорокаградусные морозы. За все это мы платили всего 19 рублей в месяц.

Домик очень нам понравился, и мы в нем остались. Как только мы приехали, раздался телефонный звонок - наш сосед Михаил Григорьевич Мещеряков и его жена Людмила Васильевна пригласили нас зайти на обед. Стол, ломившийся от закусок, напомнил прием у министра. Кроме икры, красной рыбы, раков, домашних слоеных пирожков, множества салатов, там было знаменитое русское блюдо - щука, приготовление которой было целой церемонией. Вначале со щуки осторожно, чтобы не повредить, снимают кожу, как чулок. Затем мясо отделяют от костей, приправляют, перемешивают и помещают обратно в кожу. Приготовленную на пару щуку подают как пряное заливное. В тот день я впервые попробовала русской водки и сильно охлажденного "советского шампанского". Хайнцу все это было уже знакомо, его обрадовало мое воодушевление по поводу русского гостеприимства, но он предупредил, что так недолго и растолстеть...

На следующий день нас приветствовали директор Института Дмитрий Иванович Блохинцев, сотрудники отдела безопасности, другие администраторы и ученые. Нас пригласили на экскурсию по Институту. 12 лет назад эта территория была покрыта болотами и пастбищами. Бревенчатые домики, окруженные березами и рябинами, стадами коров и свиней, придавали ландшафту типично русский оттенок. Волга, воспетая в народных песнях, вилась серебристой лентой по однообразному пейзажу.

Название небольшого притока Волги, речки Дубны, станет чуть позже символом для всего научного мира. После того как болота были осушены, а улицы и дома построены, правительство Советского Союза передало Институту к его открытию 26 марта 1956 года два крупных исследовательских центра при Академии наук СССР: Институт ядерных проблем и Электрофизическую лабораторию. Благодаря этому удалось избежать длительного капитального строительства и организационных трудностей, которые могли занять по меньшей мере от трех до пяти лет.

Примером служил Европейский центр ядерных исследований (ЦЕРН). Согласно решению первого совещания полномочных представителей двенадцати стран-участниц, в состав исследовательского центра должны были войти: Албания, Болгария, ГДР, Монголия, Польша, Румыния, Чехословакия, КНР, Венгрия, Китай, Вьетнам (две последние были добавлены позже) и СССР.

(Продолжение следует.)