К Дню российской науки

Этюды о физиках

2-й сезон

Наука должна быть веселая, увлекательная и простая.
Таковыми же должны быть и ученые.

П.Л. Капица

Теоретик эпохи ЭВМ

Виталий Владимирович Пашкевич. 1983 год

Его часто можно было видеть склонившимся над листингом в зале выдачи информации или набивающим очередную колоду в перфораторной. Он был вхож в машинный зал CDC-6500, операторы признавали его за своего. Коллеги из ЛТФ называли его теоретиком эпохи ЭВМ, а А.А.Корнейчук, человек афористического склада ума, однажды сказал, что Пашкевич был задуман природой как программист, а воспитан как физик. Но когда появились компьютеры, природа взяла свое.

Виталий Пашкевич работал с Виленом Струтинским, и мне хотелось пригласить его на лекцию В.А.Карнаухова о первых открытиях Лаборатории ядерных реакций, чтобы он, как свидетель и участник событий тех лет, прочертил линию от случайного открытия нового вида ядерной изомерии, сделанного в Дубне при первой попытке синтезировать 104-й элемент, к новой теории деления атомного ядра, построенной Струтинским в 1966 году. И вот удача - он идет по улице Блохинцева мне навстречу, читая на ходу газету, развернув ее перед собой как парус.

- Здравствуйте! - сказал я.

Он выглянул из-за газеты, увидел перед собой препятствие, уяснил суть заданного вопроса и в свою очередь спросил:

- Вы знаете, что такое уровни Нильссона? Тогда скажу проще...

Так же просто он объяснил и то, почему Струтинского отодвигают на второй план, преуменьшая его вклад в науку (так мне тогда казалось): "Струтинский не стеснялся сказать дураку, что тот дурак". Я тут же представил себе, кто мог оказаться на месте дурака, и все стало на свои места.

А заманить Пашкевича на лекцию Карнаухова мне так и не удалось. Он вспомнил, как работал на CDC-6500, как часами считались его задачи, а теперь компьютер стоит у него на столе и подобные задачи выполняет за считанные секунды.

"У меня осталось не так уж много времени, и остаток жизни я хочу посвятить им", - примерно так сказал он, говоря о персональных компьютерах. И добавил: "Они такие чудесные..."

Штрихи к портрету

Евгений Павлович на заседании Совета музея 31 августа 2009 года

Главный научный сотрудник ЛНФ ОИЯИ Евгений Павлович Шабалин идет по родной улице Блохинцева. У него бодрый вид и крепкое рукопожатие, он вглядывается в лица прохожих и заряжается оптимизмом молодых людей. Он держит путь прямиком в Музей истории науки и техники ОИЯИ. Через двадцать минуть заседание "Совета старейшин", а он его председатель и ему не к лицу опаздывать. Но он не спешит. Он все рассчитал. До музея пять минут, еще пять - раздеться и придать себе должный вид, остальные десять минут на разговоры и непредвиденные расходы времени.

Евгений Павлович заходит, стараясь остаться не замеченным, - бочком, как Ленин, дабы не нарушить лекцию, которую читает экскурсантам хранитель фондов Кирилл Козубский, но вот один из экскурсантов оборачивается, Кирилл Эдуардович бросает взгляд в ту же сторону и громогласно объявляет:

- А вот и человек, о котором я только что рассказывал!

Кажется, что в музей заглянул живой классик единственного в мире импульсного реактора ИБР-2… Все взгляды устремляются в его сторону. Чувствуя себя как артист, вышедший на поклон, Евгений Павлович скромно спрашивает:

- Экспонат принимаете?..

Его называют человеком непреклонного возраста, и он с этим полностью согласен. Что вы хотите, человек живого Бора видел. Один из студентов, которым он читает лекции в университете, однажды даже спросил: "А Вы с Резерфордом были знакомы?"

С годами у Евгения Павловича появился ленинский прищур. Он обзавелся тростью, которую время от времени где-нибудь забывает и потом ходит по городу, заглядывая в заведения, где сегодня побывал: в музей, где его поили чаем, в кафе "Высоцкий", где он пил кофе, в кафе-кондитерскую "У Лии", где его угостили пирожным низкой калорийности, и в прочие увеселительные заведения, которых у нас немало, хотя жители города и ропщут на их недостаточность.

Евгений Павлович даже пытался отпустить профессорскую бородку, чтобы завершить облик рассеянного профессора, но ничего не вышло: сквозь благообразную профессорскую внешность все равно угадывается задиристый паренек из Люберец, а это город грубой физической силы, и когда он, выпускник МИФИ, начинающий инженер-физик, явился в отдел кадров ОИЯИ, строгие кадровики даже не спросили его, откуда у него фонарь под глазом.

Евгений Павлович считает, что в любом деле, рассчитанном на успех, должен быть лидер, и если он в деле, то лидер он. Его пламенное, спонтанное выступление при обсуждении мощности, на которой будет работать ИБР 2 (оно проходило при участии и под руководством председателя госкомитета по атомной энергии академика Петросьянца), едва не стоило ему научной карьеры, но своего он добился и реактор был выведен на 2 мегаватта.

В 70 лет Евгений Павлович решил, что пора писать романы. А что? Жизненного опыта накоплено уже достаточно, впечатлений полно, есть о чем рассказать людям. "Может, для начала мемуары?" - подсказал внутренний голос. Мемуары он отверг: "Рано!" Так родилась трилогия о не лишенном авантюризма инженере-физике, которого он, без лишних церемоний, списал со своего коллеги Валерия Ломидзе (и отчасти, конечно же, с себя). Убедившись, что романы в наш век не читают, Евгений Павлович взялся за малые формы.

В одном из его рассказов появляется Дмитрий Иванович Менделеев. Человек ему хорошо знакомый, близкий по духу, сам в молодости был кипяток. В рассказе Евгения Павловича Дмитрий Иванович летит на воздушном шаре, и это исторический факт: ранним утром 19 августа 1987 года по старому стилю Дмитрий Иванович действительно поднялся в воздух в окрестностях Клина, родины Петра Ильича Чайковского и вечером того же дня приземлился в окрестностях деревни Спас-Угол, родины Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, где его окружили крестьяне, а сельский староста пообещал: "А за пузырем, не беспокойся, приглядим". И многозначительно добавил: "И за тобой тоже".

А дальше включается вольнолюбивая фантазия писателя. И вот Дмитрий Иванович, исчезнув из поля зрения наблюдателей, терпит крушение у села Верхняя Троица, родины Михаила Ивановича Калинина, и один из пяти сыновей инженера путей сообщения, будущий математик и переводчик "Начал" Евклида 11-летний Дмитрий Мордухай-Болтовской помогает ученому продолжить полет, а дальше - всё как рассказывал сам Менделеев, включая пение петухов, которое доносилось до него снизу, рев быков и приглашение рыбака с удочкой: "Спускайся! Свежая рыба есть, уху сварим!"

...А через несколько лет, отдыхая в пансионате "Тетьково" близ Верхней Троицы, Евгений Павлович с удивлением узнал, что на его рассказ как на исторический документ уже ссылаются местные краеведы…

Заграница Виктора Злоказова

Виктор Борисович и техник фирмы "Роботрон" Уве Гуль из ГДР. Синхронный перевод с немецкого. 1979 год

Профессор Злоказов в строгом смысле этого слова не физик, он математик, но он всю жизнь, сколько живет в Дубне, а это полвека с лишним, работает на физиков - причем на две лаборатории сразу (помимо родной ЛВТА, где получает зарплату): на ЛЯР и ЛНФ - а к теоретикам из ЛТФ относится как к своим двоюродным братьям.

Как сказал Честертон, парадокс - это истина, которую поставили на голову, чтобы на нее обратили внимание. Виктор Борисович тому наглядный пример. Даже его коллеги, проработавшие с ним бок о бок много лет, и то не все сумели разглядеть за крестьянской внешностью (вышли мы все из народа) рафинированного интеллектуала, который свободно владеет тремя европейскими языками и знает санскрит.

А вот проницательные люди, которым такое качество положено по долгу службы, это в Викторе разглядели. Однажды, когда он был в отпуске, дома зазвонил телефон. Виктор снял трубку и услышал следующее:

- Вас беспокоит начальник международного отдела Вениамин Семенович Шванев. Могу я поговорить с кандидатом физико-математических наук Виктором Борисовичем Злоказовым?

Убедившись, что может, Вениамин Семенович продолжил:

- Вы не могли бы нас выручить? В Институт прибыла группа немецких товарищей, и никто из них не говорит по-русски. Не могли бы вы поработать переводчиком? Мы знаем, что вы превосходно знаете немецкий язык.

Виктор удивился. Что случилось, в международном отделе нет переводчика? Да сам Вениамин Семенович свободно владеет немецким! Ничего этого Виктор, конечно, не сказал. Попробовал отвертеться - тем, что он в отпуске. Если бы снимался фильм, то в следующем кадре зритель увидел бы, как на другом конце провода Вениамин Семенович улыбнулся. Кто-кто, а он-то уж знал, что Злоказов и в отпуске ходит на работу - если, конечно, не уехал возделывать огород (но раз снял трубку, значит, дома).

В общем, договорились. Аукнулось это Виктору через несколько лет следующим образом. Его пригласили в Лейпциг, и он готовился к своей первой загранкомандировке. Кандидатура, как положено, рассматривалась на заседании партийной комиссии лаборатории. Виктор всю жизнь был беспартийным, но порядок прежде всего. Заслушали характеристику. Виктор Борисович оказался морально устойчив, политически грамотен, да и в целом производил впечатление нашего человека. Пока кто-то не спросил об общественной работе. И попал прямо в ахиллесову пяту Виктора. Общественная работа у Виктора была, но какая-то чепуховая - он занимался распространением марок ДОСААФ. И тут отношение к его кандидатуре стало меняться. Возник вопрос: а достоин ли человек с такой легкой общественной нагрузкой ехать за границу? В лаборатории немало других желающих, у которых с общественной работой все порядке…

Дело худо, подумал Виктор. И тут молчавший доселе Вениамин Семенович (который, конечно же, случайно оказался на этом заседании) поинтересовался у задавшего вопрос про общественную работу:

- А вы обеспечили Виктора Борисовича полноценной общественной работой? Предлагали ему?

И, не дожидаясь ответа, обратился к Виктору:

- А вы хотели бы заняться настоящей общественной работой?

- Конечно, хотел бы, - охотно подтвердил Виктор, и всем стало ясно, что этот человек достоин того, чтобы поехать за границу.

Так начались для Виктора командировки в Лейпциг, куда он регулярно ездил, пока в конце 1980-х не отменили выездные визы, а вместе с ними и парткомиссии. И в 1991 году Виктор писал из Западного Берлина: "А Берлин город большой, господских домов много, в магазинах полно колбас, а овец нет, и собаки не злые"...

Академики шутят

Рисунок Сергея Тюнина

В книге академика А.Б.Мигдала "Поиски истины" есть любопытная фраза: "Иногда стремление ученого к самовыражению настолько сильно, что занятия одной наукой ему недостаточно. Макс Планк был хорошим пианистом. Эйнштейн играл на скрипке. Ричард Фейнман играет на барабане бонго. А один наш известный физик пишет стихи: "…Желаешь объяснения - познай атомосклад!" Физикам эта строчка подскажет его имя... Для тех же, кто не силен в поэзии, на той же странице книги - рисунок Сергея Тюнина: на крылатом коне задом наперед сидит ученый и через подзорную трубу смотрит в звездное небо. Портретное сходство с легендой Атомного проекта академиком Я.Б.Зельдовичем, можно сказать, налицо. Но что за притча, и как ее понимать?

Дело в том, что Яков Борисович после Атомного проекта занялся астрофизикой и, как человек творческий, тут же придумал свою теорию. Коллеги отнеслись к ней скептически, да и сам Яков Борисович не до конца был в ней уверен. И вот на очередном семинаре у академика П.Л.Капицы академик А.Б.Мигдал зачитывает телеграмму от Гейзенберга, в которой тот называет теорию Зельдовича не только любопытной, но и весьма убедительной. Всеобщее возбуждение, Зельдович ликует. Насладившись этим зрелищем, Мигдал обращает внимание на то, что первые буквы телеграммы складываются в фразу: "VY VSE DURAKI"...

Зельдович, как интеллигентный человек, ответил коллеге через журнал "Успехи физических наук". В обзоре, посвященном рождению электронно-позитронных пар в сильных полях, академик делает сноску: "Любопытно, что правильный ответ на вопрос о строении материи был дан полвека назад русскими поэтами. Ощущение тесной связи между микромиром и космосом выражено в стихотворении Велимира Хлебникова:

Могучий и громадный,
Далек астральный лад.
Желаешь объяснения -
Познай атомосклад".

Проницательные люди по первым буквам "изыскания" Зельдовича сразу поняли, что Яков Борисович зашифровал в этом поэтическом послании и кому оно адресовано, и новость о том, что он думает о своем коллеге-академике, вихрем пронеслась по академическим и университетским кругам столицы и даже дошла до старшекурсников физфака МГУ - я помню, как хохотал Костя Четыркин, будущий гроссмейстер двухпетлевых диаграмм Фейнмана...

А в выигрыше от интеллектуального поединка двух академиков оказался молодой профессор из Дубны А.А.Тяпкин. В УФН застряла его статья, посвященная одному запутанному вопросу теории относительности, против публикации которой резко возражал Яков Борисович, и даже пообещал, что выйдет из состава редколлегии, если ее напечатают. И редактор журнала, дабы избавиться от автора "атомосклада", поставил статью в ближайший номер.

Александр РАСТОРГУЕВ