 |
Еженедельник Объединенного института ядерных исследований (Электронная версия с 1997 года) |
N 24 (4014) от 11 июня 2010:
Выборы, С-тау-фабрика, ИРЕН и просто жизнь...
Я не могу отнести себя к друзьям Алексея Норайровича - разные корни, другой круг общения, сильно расходящиеся жизненные траектории. Но его неожиданный уход заставил понять, как много нас связывало, оживил и растравил множество воспоминаний о годах совместной работы и неформальных контактах...
Первый раз мы серьезно пересеклись на выборах в Московский областной совет в 1990 году. Встречались на собраниях с избирателями, соперничали. Я тогда уже запомнил его толерантность и нечастое чувство самоиронии. Спустя несколько лет началась эпопея борьбы за выживание нейтронной ядерной физики в ОИЯИ, которая, в конце концов, привела к проекту ИРЕН. Хорошо помню, как, провожая из ДМС, убеждал Алексея в том, что проект нового нейтронного источника может быть полезен для продвижения более амбициозного проекта С-тау-фабрики, который в то время был в центре его внимания. Гибкость и решительность Сисакяна привели к тому, что первый клистрон для будущего источника нейтронов ИРЕН был приобретен за полгода до официального начала проекта. И потом все одиннадцать лет, пока мне довелось тянуть этот, как оказалось, неподъемный для Института груз, Алексей Норайрович был основным человеком в дирекции, кто конкретно и постоянно поддерживал и не давал умереть этому многострадальному проекту. Кроме официальных, заранее планируемых совещаний по проекту было много неформальных, но на каждом этапе решающих встреч с Сисакяном. Интересно, что он иногда тянул с назначением даты таких свиданий. Потом я понял, почему. Он хотел, чтобы у него была возможность что-то реальное сделать для продвижения дел. А когда не было такой возможности, он все-таки не избегал встреч, желая просто подбодрить, пообещать помочь в конце квартала, года...
Общение с ним один на один всегда происходило не напряженно, на равных, с шутками и иногда сетованиями на тяжелую жизнь. Она была у него действительно нелегкой. Ожидая в приемной назначенное время встречи, я видел сплошной поток посетителей, которых он принимал, которые ждали, что он решит их проблемы. Мне иногда казалось, что уж больно разномасштабны были вопросы, с которыми к нему шли. Казалось, что его время должно быть использовано более эффективно для нужд Института. Но ему, видимо, казалось, что именно так он и должен взаимодействовать с людьми, так решать проблемы ОИЯИ.
За все одиннадцать лет, что мне пришлось взаимодействовать с Алексеем по проекту ИРЕН, он один только раз повысил голос, выговаривая за, якобы, мою нерасторопность. Это было на ходу, у подножья памятника его учителю Николаю Николаевичу Боголюбову. Я ответил ему не менее резко, объясняя действительное положение дел. И он некоторое время спустя сам извинился за эту вспышку. Еще хочу сказать, что в общении со мной Алексей Норайрович, как многие начальники, выходцы из советской эпохи, иногда в знак особого доверия к собеседнику использовал ненормативную лексику. Но делал он это как-то стеснительно, без естественной безапелляционности завсегдатаев. Потом, читая его стихи и воспоминания об отце и брате, я понял, что эта лексика вступала в конфликт с его поэтическим восприятием мира.
Когда мне становилось невмоготу в связи с безнадежным положением дел по проекту ИРЕН и отсутствием возможности встретиться, я несколько раз писал ему личные письма. Алексей всегда на них адекватно реагировал, стараясь найти какой-нибудь нестандартный выход из положения или поддержать мое иногда авантюрное предложение. То, что проект ИРЕН выжил и выдает сейчас нейтроны для физиков, - это исключительная заслуга Алексея Норайровича Сисакяна.
Последние годы мои контакты с ним были достаточно случайны и по самым неожиданным поводам. То мы встречались на берегу Волги и говорили о здоровье, то на ужине после заседания программного комитета по ядерной физике Алексей Норайрович полтора часа рассказывал мне о своем видении будущего Института, о "друзьях", которые хуже, чем враги, об обычной зависти к ОИЯИ, что становится препятствием к осуществлению намеченных планов... Встречались мы и по конфликтным вопросам. Нам так и не довелось решить щепетильный вопрос о добавлении к названию ЛНФ имени второго из ее основателей и многолетнего научного лидера Федора Львовича Шапиро.
С появлением в нашем быту электронной почты к Сисакяну стало возможным обращаться по разным вопросам напрямую. И он всегда отвечал и старался помочь в решении "неразрешимых" на уровне лаборатории вопросов.
Последняя наша встреча была в конце апреля по поводу его доклада на Красноярском форуме по глобальной энергетике, куда он был приглашен руководить дискуссией за круглым столом. Алексей был очень занят, у него в кабинете было много народу. Тем не менее он вышел для разговора на лестничную площадку. Извинился, как обычно коротко и четко высказал свое мнение по проекту доклада и предложил продолжить совместную работу по подготовке участия в форуме. Это был загорелый, победительно благожелательный человек, ведущий за собой многих, зрелый муж на настоящем взлете. И вот уже сорок дней как его физически нет с нами. Но у каждого, кто знал его близко, он остается живой частью отмеренной каждому жизни.
Вальтер ФУРМАН
