Еженедельник
Объединенного института ядерных исследований
(Электронная версия с 1997 года)
Архив Содержание номера О газете На главную Фотогалерея WIN

N 18-19 (4008-4009) от 6 мая 2010:

Версия N 18-19 в формате pdf

К 65-летию Великой Победы

Михаил Григорьевич Мещеряков. Строки из архивов

17 сентября исполнится сто лет со дня рождения Михаила Григорьевича Мещерякова, одного из "отцов-основателей" современной Дубны, создателя и первого директора Лаборатории вычислительной техники и автоматизации ОИЯИ. В ЛИТ ОИЯИ и Издательском отделе готовят к юбилею ученого второе, дополненное издание книги "Михаил Григорьевич Мещеряков: к 90-летию со дня рождения" (Дубна, ОИЯИ, 2000). Сегодня, в канун 65-летия Победы, мы предлагаем вниманию читателей фрагмент воспоминаний племянницы Михаила Григорьевича доктора технических наук, профессора Галины Пантелеевны Мещеряковой, связанный с военным прошлым выдающегося ученого.

...А потом была война. Сначала первая, тихая, финская, следы от которой до сих пор видны по всему Карельскому перешейку. В детстве мой сын находил в изобилии финские и русские патроны в тех местах, где проходила линия Маннергейма, которую никак не могли взять наши войска. Там до сих пор находят не только патроны, но и оружие, мины, снаряды, в лесах остались вкопанные в землю многоэтажные укрепления, поворотные круги артиллерийских установок.

Как и все выпускники физико-математического факультета, по военной специальности дядя был артиллеристом. Когда М.Г. был на фронте, без его личного присутствия прошла защита кандидатской диссертации, кто-то за него прочитал доклад. После демобилизации дядя вернулся к работе. Об этой войне он ничего не рассказывал, как все воевавшие на ней, кого я знала. Было в короткой войне что-то такое страшное, что заставляло молчать.

Разбирая домашний архив, я нашла письмо Михаила Григорьевича из Финляндии, написанное уже после окончания "зимней войны": "24.6.40. Дорогая мама... Моя жизнь идет без особых перемен. Служу на той же должности. Стоим на прежнем месте. Надежды на скорую мобилизацию мало. Это меня крайне печалит. Если бы ты знала, как хочется мне по-настоящему поработать, как хочется заняться научной работой. Может быть, осенью вернусь, хотя это гадательно..."

Поработать почти не удалось, началась вторая война и блокада.

Отец (Пантелей Григорьевич, брат М.Г. - прим. ред.) служил на кораблях эскадры, дислоцировавшейся в районе Либавы, дядя добровольцем ушел на фронт. В городе были жена М.Г. Лина Михайловна, дочь Таня, бабушка Надежда Осиповна и моя мама Нина Гастоновна. Как рассказывала мама, никто не хотел уезжать из дома, никто не верил, что город возьмут немцы, что они подойдут так близко. Еще было живо ощущение столицы, которую обязательно защитят, не был забыт опыт первой мировой войны, когда немцев остановили достаточно далеко, а вот голод 1918 года в Петрограде уже забылся. Уходящие поезда бомбили немцы: мамин отец погиб в разбомбленном поезде при эвакуации. Да и произошло все как-то очень быстро. Никакого бегства из города, как в Москве, не было, наоборот, в город от немцев уходили жители Псковской и Новгородской областей.

Мама копала окопы под Ленинградом и едва не попала в окружение, отец участвовал в легендарном Таллиннском прорыве, когда корабли Балтфлота и транспорты, перегруженные гражданским населением и ранеными, уходили под непрерывными бомбежками из Таллинна по заминированному немцами Финскому заливу. Отец тонул, был ранен, одним из немногих добрался живой до Ленинграда и всю блокаду прослужил здесь на кораблях (эсминце "Стерегущий", крейсерах "Максим Горький" и "Киров"). На "большой земле" не знали, да и до сих пор не знают, что такое блокада. Как говорила мама, потерявшая в блокаду почти всех родных, в городе выжили женщины, не имевшие детей, мужчины в военных частях, получавшие фронтовой паек, и те, кто "имел дополнительные возможности". Мама в ноябре 1941 года случайно нашла в буфете за горами посуды большой мешок заплесневелых хлебных корок, которые она летом приготовила для молочницы. Такие корки до войны можно было на рынке обменять на молоко. Это ее спасло. Бабушку подкармливал папа, Таню и Лину Михайловну - ее родные, меняя на хлеб все, что можно. Михаил Григорьевич лежал раненый в госпитале, который находился далеко, в северной части города.

Бабушкины родственники, жившие на еще не затронутом войной юге, посылали посылки с адресом "Балтийский флот. Мещерякову П.Г.", и то ли одна из этих посылок все-таки дошла до адресата, то ли это была какая-то другая посылка, но в любом случае, в самое страшное время в декабре 1941 г. папа получил посылку с двумя банками сгущенки, которые отдали Лине Михайловне для Тани, и бутылкой постного (подсолнечного) масла, которую решили отдать раненому Михаилу Григорьевичу.

Как рассказывал М.Г., в палате было 20 коек и в качестве отопления - лежавшее посреди палаты бревно, от которого можно было отпилить кусок и тут же сжечь, а морозы в ту зиму доходили до 40 градусов. Передачу - масло и остатки сгущенки на донышке - понесла моя мама, так как она еще могла ходить. Мама говорила, что самое тяжелое было не съесть масло и сгущенку по дороге. Она дошла, отдала все и вернулась назад. Дядя Миша запрятал масло под одежду и периодически потихоньку потягивал его из бутылки. В палате выжили двое.

Потом была эвакуация. Мамино конструкторское бюро эвакуировали весной 1942 г. по "дороге жизни" в Сталинград (!). Она взяла с собой бабушку, которая уже не ходила.

Из письма М.Г. тете Марии Осиповне: "18.4.42. ...Это письмо я пишу из госпиталя, где я лежу с конца ноября прошлого года. До этого служил в армии, был ранен. 31 марта мама с женой Пантелея выехали из Ленинграда в Сталинград. С дороги мне пришла одна открытка от них, из которой я узнал, что они благополучно переехали Ладожское озеро...".

Из письма брату: "22.4.42. ...Лина с дочкой и родными 4 апреля также выехали из Ленинграда, недавно получил от них открытку, где я узнал, что и эти пилигримы благополучно перебрались через озеро... Крайне беспокоюсь за мать. Ее я видел 16 марта, и смотреть на нее было тяжело. Мне третьего апреля сделали третью операцию: удалили один нерв, пораженный опухолью. Недавно сняли швы, и теперь я хожу без костылей. Через несколько дней я покину госпиталь... Что будет далее со мной - не знаю. Единственно, чему я рад, так это отъезду родных из города и концу зимы. О тебе слыхал по радио и читал в газете. В нынешние времена тебе куда легче, чем мне. Но не обижайся, в моих словах нет зависти. И ранее, до болезни, и теперь я не тешу себя надеждой на то, что мне будет поручена сколь-нибудь интересная работа. Дело здесь не в моей личной безопасности. В наше время это вопрос случайности, особенно в Ленинграде, да и после раны (неясно) прошлого года к этому я отношусь почти безразлично. Когда можешь много сделать, когда есть силы и чувствуешь способности приносить пользу, обидно тратить себя на мелочи. Сознание, что я без пользы блуждаю, что везде я встречаю тупое равнодушие, - вот что терзает меня...".

Михаила Григорьевича затребовал для работы по урановому проекту В.Г.Хлопин, и его, после выписки из госпиталя, через Ладогу отправили в Казань. По дороге он заехал к Лине Михайловне в Ярославскую область, где она жила с дочкой и родными.

В Сталинграде моя мама смогла получить отпуск и отвезти бабушку к ее родным в Таганрог (дорога в один конец заняла месяц), потом вернулась в Сталинград как раз к началу немецкого наступления и снова рыла окопы, теперь под Сталинградом. Дальше - эвакуация в Сибирь на станцию Юрга и возвращение в 1944 году вместе с КБ назад в Ленинград.

Бабушка, вместе с сестрой Марией Осиповной и ее семьей, уходила с толпой беженцев от немцев вдоль всего Кавказа до Каспия, где дошедших перевозили на переполненных паромах в Среднюю Азию. Вереницу еле ползущих истощенных людей постоянно обгоняли немецкие автоматчики на мотоциклах, но по толпе не стреляли.

Из письма М.Г. брату: "6.8.42 ...Вот уже более недели я нахожусь в Казани. Устроился работать в Радиевом институте на прежней должности. Нельзя сказать, чтобы в Казани были большие возможности для плодотворной работы. Большая скученность и теснота. Здесь все дорого. Литр молока стоит 30 р. Живу пока в лаборатории на столе. Ищу жилье, чтобы взять Лину с дочкой в Казань, хотя и сомневаюсь, будет ли вообще возможность прожить с семьей в Казани эту зиму. Сильно беспокоюсь о матери; послал срочные письма в Сталинград к Нине и тетушке, чтобы узнать, где мать. Просил в письмах также, чтобы она приехала в Казань, т.к. есть надежда, что жилье все-таки я здесь достану...".

Из письма М.Г. маме и тете: "14.10.42 г. ...Я рад тому, что вам удалось благополучно выбраться из Краснодара. Вот уже два месяца я живу в Казани один. Лина с Таней и родными своими осталась в Ярославской области. Пока у меня нет комнаты: живу в общежитии в большой комнате, где проживает еще 5 семейств. В Казани все ...(вымарано цензором - прим. автора). Учитывая все это, я не взял в Казань Лину с Таней на зиму. Срывать ее с устроенного места - нет смысла. То же самое следует делать и вам. Устраивайтесь жить там, где дешевле продукты. Сам живу я плохо. Горячую пищу получаю один раз в день. По приезде мне дали полмешка картошки. По вечерам я пеку себе картофель. Так и живу. Обещают дать комнату. Если получу ее и жизнь более устроится, - сразу же возьму вас...".

Из писем маме: "3.1.43. Дорогая мама. ...Много благодарен тебе за три посылки, которые я получил целыми и сохранными... Несколько дней назад я купил себе валенки по ордеру за 15 рублей. Теперь мне не страшна зима... Новый год я встречал одиноко и скучно... Сейчас я сильно занят работой. Просто не замечаю, как быстро идет время. Если будет все хорошо идти, я очень многое успею сделать в 1943 г. ...Мама, не беспокойся за ногу. Я довольно свободно хожу. Хромоты почти не заметно. Думаю, что все пройдет".

"24.1.43 г. Дорогая мама. ...Как я тебе уже писал, я получил в Казани маленькую комнатку площадью 5 квадратных метров, отдельную. Теперь я могу хотя немного отдохнуть. Позавчера я привез себе два кубометра дров. До этого я жил в нетопленной комнате...".

"28.3.43 г. Дорогая мамочка. Посылаю тебе разрешение на въезд и прописку в Казани. По этой справке ты получишь билеты на станции и пропуск на переезд. К сожалению, работа не позволяет мне приехать за тобой... У нас здесь весна: все тает и стоят солнечные дни. Такой же пропуск я посылаю Лине и Тане. В ожидании вашего приезда я беру 0,04 га земли на огород. Как я один буду копать его - не знаю... Я уже 7 дней собираюсь ехать в Москву, да все не могу достать билеты... От Пани получил письмо, которое он послал 31 января. В Ленинграде все спокойно. Обстрелов нет".

Из письма брату: "16 апреля 1943 г. Дорогой брат. Это письмо я пишу из Москвы, где нахожусь в командировке... Условия жизни у меня не изменились: все остается по-прежнему, и работа, и бытовые условия... Москва осталась такой же, как видел ее в ноябре 1940 г...".

Редакция благодарит сотрудников ЛИТ - составителей сборника, Издательский отдел ОИЯИ за любезно предоставленную возможность опубликовать этот материал.


Редакция Веб-мастер ЯРЮРХЯРХЙЮ