Нам - пятьдесят!
Такими нас видит Александр РАСТОРГУЕВ
В исторической части институтской Дубны, на улице Флерова стоит одноэтажный коттедж. Место тихое. Автомобили по улице ездят редко и небыстро, без удальства, пешеходы встречаются едва ли чаще, и никто тут никуда не торопится, громко не говорит, руками не размахивает. На этой улице хорошо постоять, встретив знакомого, вступить в неторопливую беседу, наслаждаясь роскошью человеческого общения. Коттеджи, коттеджи. Улица коттеджей. Трехэтажный коттедж с остроконечными шпилями в готическом стиле - музыкальная школа; самое высокое здание на этой улице. На третьем этаже, ближе к небу, занимаются юные художники. Во дворе музыкальной школы стоит памятник композитору Глинке. Волею скульптора Михаил Иванович сидит в кресле, и к нему на колени часто забираются дети. "Мам, это твой учитель?".
Нравится мне эта улица. Будь я поэт, я бы ее воспел. Ее первое название - Школьная; в здании напротив сквера была первая школа институтской Дубны, а потом школа переехала во вновь выстроенное здание на площади Мира (нынешний Центр детского творчества), а прежнее занял горком партии. Теперь тут китайский ресторанчик, солярий, страховая компания МАКС: пришли "другие времена, мой друг"!
В одноэтажном коттедже, с которого начался наш рассказ - такой же неторопливый, как улица Флерова (какой контраст с самим Георгием Николаевичем!) - в начале 50-х размещалась больничка, потом для больницы построили новое здание, а в старое переехал институтский партком; теперь здесь редакция институтской газеты и музей истории науки и техники ОИЯИ.
Поднявшись через три ступеньки на каменное крыльцо, вы проходите в "предбанничек", а из него попадаете в полутемный коридор с натружено гудящими лампами дневного света. Свернув налево, вы попадете в музей. Здесь все дышит Историей. На стенах - портреты основоположников Института и институтской Дубны, среди экспонатов - микроскоп Курчатова. Свернув направо, попадете в редакцию институтской газеты "Дубна: наука, содружество, прогресс". Даже если ваш визит не запланирован, вас встретят как желанного гостя. Здесь, на подступах к ОИЯИ, всегда рады посетителям. Вам обязательно дадут сказать пару слов, не подав вида, что вы отрываете людей от дела, расскажут, как пройти в библиотеку, а как - в музыкальную школу, где купить авиабилеты, и никогда не покажут на дверь.
Здесь сидят люди, которые любят беспокойные хлопоты. Точнее, не сидят, а интенсивно работают. Каждую неделю выдают по газете, иногда пропускают, получается 50 номеров в год. Эти люди могут трое суток не спать, трое суток шагать. И все ради нескольких строчек в газете. Речь, конечно, о журналистах. Как говорил Карел Чапек, журналист - главное лицо в газете. Тут самое время переходить на личности. В газете каждый человек - личность, и каждый на счету, и все на хорошем. Ольга Тарантина, воплощение служебного долга. Надежда Сергеевна, сразу по имени-отчеству, потому что учитель русского языка и литературы. Как сказать об этих людях, чтобы уместиться в одной фразе? Острый ум, острый взгляд, острое слово. Все это должен смягчить и сгладить редактор. А вот и он сам. Точнее, сначала его голос из соседней комнаты:
- Ира, что у нас с восьмой?
Хороший вопрос! Ира не спешит с ответом. Для кого Ира, а для кого, между прочим, - Ирина Николаевна. Верстальщик - вот главное лицо в редакции. Когда наступает момент истины, Ира и для редактора Ирина Николаевна. Момент истины пока не наступил, но он близок: время сдавать номер, а на восьмой полосе еще, как любят здесь говорить, конь не валялся. Почему - вопрос отдельный, его можно решить в рабочем порядке. Сгрудившись у компьютера, все вперили взгляды в восьмую полосу. Напряжение растет, обмен репликами стремителен и скоротечен, как бой фехтовальщиков: только заметишь, что проскочила искра, а уже противники пожимают друг другу руки...
Но вот номер сверстан и отправлен в издательский отдел, и редактор возвращается к себе. Пора и его назвать: Евгений Макарьевич Молчанов. Рабочий день окончен, но у Евгения Макарьевича еще остались дела. Какие могут быть дела, когда номер сдан? Сейчас мы это узнаем. Сначала о творческой лаборатории редактора. В этой прокуренной до обоев и глубже комнате мало что меняется с годами. Все те же прокуренные обои, все тот же интерьер. Все тот же чай, все тот же слон, все тот же лимон. Просторный стол из хорошего когда-то дерева. На столе, среди прочего, - пресловутые редакторские ножницы. На полках - все те же книги, и только в шкафу медленно растет стопка подшивок прошлых лет: уже не новости, еще не история. Еще кое-что из новенького: на журнальном столике, рядом с диванчиком для посетителей, лежит (я бы даже сказал - покоится) толстый том переплетенных журналов "Наука и техника" за 1929 год - недавний подарок от старожила Дубны, уроженца Ратмино Николая Николаевича Свешникова, на глазах которого прошла история города и деревни.
Выкурив очередную сигарету, редактор, человек двоякодышащий, выходит из-за стола и пересаживается за маленький компьютер в углу у окна. В руке он держит мышь - такую своенравную и юркую, что приходится время от времени искать ее на экране и тащить за хвост, пытаясь направить туда, куда надо. Мало кто выдерживает это испытание, но Евгений Макарьевич терпелив, за этим терпением чувствуется житейская мудрость, большой опыт работы с людьми и сильное педагогическое начало. Давно пора сменить мышь, Евгений согласен, но... С людьми иногда бывает труднее!
Евгений Макарьевич склоняется над клавиатурой. Сладкие минуты творчества. Редактор и журналист превращается в писателя. Приосанивается, появляется блеск в глазах. Мы присутствуем при рождении очередной книги...
Не будем вторгаться в творческий процесс. Сие есть тайна великая. Пока наш герой творит, позволим себе лирическое отступление. Писать стихи Евгений начал со школы - в том возрасте, когда душа и тело созревают для любовной лирики. После школы надо было куда-то поступать, и куда - Евгений уже знал: на факультет журналистики МГУ. Ведь факультета поэзии нет. Сдал экзамены хорошо, пролетел, но не до конца - поступил на заочный. Год после школы вспоминает с удовольствием. Работал и учился, познавал жизнь в лучших ее проявлениях. Все успевал, сил было невпроворот. Потом два года армии. Курс молодого бойца, полгода в учебке... Большая это наука - уважать и слушать командиров. А когда научился, опять вернулся к стихам. Тут и дембель подоспел, сто дней до приказа, пиши стихи - не хочу. Вернулся в МГУ, параллельно работал в редакции; дипломная работа, овладение профессией... Тридцать лет на одном месте. Получил как-то раз в подарок книгу повестей и рассказов от бывшего сослуживца. Расстроился, конечно: "Блин, все писатели стали!". Прочитал, успокоился. Понял главное: пора браться за свою. Не боги горшки обжигают. Да и не вчера за перо взялся. Горы интервью, репортажей, очерков, информашек. Гектары отутюженного, приведенного в чувство текста...
С удовольствием вспоминает о совместной работе с академиком Флеровым. Их книга "Вездесущие ионы" была задумана еще в конце 80-х годов. Работалось интересно. Георгий Николаевич ничего не писал. Писал Молчанов. Он много писал, Флеров много говорил, они много спорили, и всегда побеждал Георгий Николаевич. На правах человека старшего поколения, на правах физика с мировым именем, на правах академика и директора лаборатории, наконец. Молчанов хотел написать так, Георгий Николаевич думал иначе, Молчанову не хватало аргументов, Георгий Николаевич предоставлял ему свои, они снова спорили, убеждали друг друга, приводили примеры, доводы, аргументы, контраргументы, артефакты, ставили мысленные эксперименты: а что будет, если... - и в результате Молчанов писал так, как хотел того Флеров...
А потом была еще одна книга, и еще...
Писатель возвращается из мира фантазий и воспоминаний и принимает облик среднестатистического дубненца. Блеск в глазах еще есть, но уже голодный. Пора подумать о хлебе насущном.
Выходим на то же каменное крыльцо. Слева - голубая ель с молодыми шишечками на фоне синего неба, справа - упираются в небосвод сосны с теплыми стволами. Молчанов торопится. Куда? Жить! Домой, ужин, к внуку Никитке, огород. А мне хочется еще постоять здесь, посмотреть на Дубну "через призму поэзии, призму музыки, призму любви", как советовал один бард 60-х годов. Лето, вечер, Дубна. Хорошо! Летом всегда хорошо. Жара спала. Дубна, а это значит, что дышится особенно легко. Где-то там, далеко, уже проступают контуры будущего большого города, со всеми его удобствами и недостатками, а здесь - как в заповеднике. Еще одна, уникальная в своем роду система координат, удивительное тело отсчета. Сюда бы еще плетеное кресло, чтобы в стиле кантри, чтобы было как в каком-нибудь ковбойском фильме о Диком Западе...
Фото автора.
Примечание редактора. Материал автору не заказан. Как написал, так и публикуем: дорого яичко к... празднику. Не со всем согласен, но, надеюсь, читатель сам рассудит и узнает о нас что-то новое.
Евгений Молчанов
