ЛТФ ОИЯИ - 50 лет

Лаборатория теоретической физики возникла как объединение уже существовавших групп теоретиков из разных институтов СССР. В их числе была и группа Моисея Александровича Маркова (далее МА). МА создал ее во время строительства дубненского синхрофазотрона. Тогда он работал в Эталонной лаборатории Векслера в ФИАН. В течение нескольких лет (1952-1955) МА отобрал несколько молодых физиков для теоретического обслуживания экспериментов на синхрофазотроне. Эта группа во главе с ним в полном составе была переведена в 1956 году в теоретическую лабораторию, образованную в составе ОИЯИ. В это время в группу входили Р.А.Асанов, Б.Н.Валуев, Л.Г.Заставенко, П.С.Исаев, Г.И.Копылов, В.И.Огиевецкий, И.В.Полубаринов, М.И.Широков.

Теоретики группы МА первоначально сохраняли тесную связь с ФИАН: посещали теоретические семинары, пользовались библиотекой. Сообщение с Москвой осуществлялось с помощью дубненских институтских автобусов. Большим прогрессом был пуск (усилиями А.Н.Синаева из ЛЯП) поезда Москва-Дубна в 1959 году. Для своих поездок в Дубну МА предпочитал использовать этот поезд, а не легковую машину: "В поезде можно что-нибудь почитать и даже написать", - говорил он.

Основным назначением теоретиков "при синхрофазотроне" было теоретическое "обеспечение" физических экспериментов на ускорителе. Для этой же цели в теоргруппу было введено подразделение расчетчиц (с "Мерседесами"). Как везде и всегда "прикладные" теоретики иногда увлекались и общетеоретическими вопросами. Сам МА занимался тогда нелокальными теориями поля. Однако, как он говорил, деньги теоретики получали за курирование конкретных экспериментальных тем. Например, В.И.Огиевецкий отвечал за гиперядра, а М.И.Широков - за определение спинов и четностей гиперонов и К-мезонов. Решающий вклад внес лично МА, написав книгу "Гипероны и К-мезоны". Он считал, что ответы на свои вопросы экспериментаторы могут найти в этой книге.

В те времена, когда сотрудники группы МА начинали свою научную деятельность, не принято было обращаться с конкретными вопросами к своему руководителю. Полагалось самостоятельно осваивать все по книгам и журналам и приходить к руководителю уже с результатом. Все же эффективное научное руководство являлось для руководителя трудной задачей. МА говорил, что если сотрудник не хочет заняться предлагаемой проблемой, то он начинает доказывать, что она не может быть решена. Если же он заинтересовался ею, то приложит все усилия для решения задачи.

На примере нескольких случаев из личного опыта я проиллюстрирую, как МА помогал своим сотрудникам и руководил ими. Я припоминаю, что он показывал мне свои черновики с расчетами протон-протонного рассеяния. Особенно запомнился такой случай. Я изучал статью Дирака 1949 года в Rev. Mod. Phys. о разных формах динамики релятивистских теорий. Повторяя вычисления Дирака, я не мог получить его формулы и обратился к МА с вопросом. МА его разрешил через несколько дней. Он сказал мне, что Дирак в своих работах часто понимал под "скобкой" не коммутатор, а скобку Пуассона. При таком толковании трудность разрешалась. У Дирака речь шла о классической не квантовой теории, и в этом случае выкладки Дирака были верны.

А вот о том, как МА руководил своими сотрудниками. Мой доклад о скорости сигнала в релятивистской квантовой теории он резюмировал примерно такими словами: результат спорный, но интересный, пусть докладчик занимается этой задачей, если он ею заинтересовался. Конечно, проблема интересовала и самого МА, и он потом содействовал опубликованию краткой заметки об этом. Однако мою попытку заняться введением "дисперсионщины" в фазовый анализ МА решительно отверг, возможно, потому что в это время уже многие в ЛТФ занимались дисперсионными соотношениями.

В 1962 году МА вернулся в ФИАН, но до 1970-го приезжал иногда в Дубну. К этому времени его интересы начали смещаться в неускорительную тематику. В 1966 году он был избран академиком АН СССР, а в период 1967-1988 годов был академиком-секретарем отделения ядерной физики. При нем были созданы ускоритель ИЯИ, Байкальская и Баксанская нейтринные лаборатории. В последние годы жизни интересы МА сместились в космологию (см. вступительную статью А.А.Комара к собранию избранных трудов М.А.Маркова, Москва, Наука, 2000).

М. И. ШИРОКОВ

Я.А.Смородинский в течение многих лет был тесно связан с Дубной. Еще до образования ОИЯИ он еженедельно приезжал с группой известных физиков (И.Я.Померанчук, И.М.Шмушкевич, А.Б.Мигдал, Б.Т.Гейликман) в Лабораторию ядерных проблем, которая в те годы называлась Гидротехнической лабораторией. Приезд московских физиков был большим и радостным событием. В этот день проводился лабораторный семинар, которым руководил директор лаборатории М.Г.Мещеряков, и было много интересных дискуссий. Обсуждались новые экспериментальные результаты, новые идеи, проекты будущих экспериментов. Я.А.Смородинский часто рассказывал о последних новостях в самых различных областях физики, выдвигал смелые, оригинальные идеи, предлагал новые эксперименты.

Яков Абрамович одним из первых в Дубне понял важность принципов симметрии и, в частности, изотопической симметрии. Он также одним из первых начал изучать поляризационные эффекты в физике частиц. Совместно с Р.М.Рындиным он сформулировал программу восстановления из данных опыта матрицы рассеяния (так называемый полный опыт). Для нуклон-нуклонного рассеяния программа полного опыта реализовывалась в течение многих лет в ЛЯП и многих других лабораториях мира.

После образования ОИЯИ директор Института Д.И.Блохинцев и директор ЛТФ Н.Н.Боголюбов предложили Якову Абрамовичу возглавить в ЛТФ сектор. Вначале сотрудниками сектора стали Л.И.Лапидус, Р.М.Рындин и автор этих строк. Затем в сектор вошли В.Б.Беляев, Б.Н.Захарьев и П.Винтерниц. Мы активно продолжили изучение поляризационных эффектов. Была обобщена известная теорема о равенстве поляризации и асимметрии на неупругие реакции. Это позволило предложить модельно-независимый метод определения четностей всех странных частиц. Этим методом были определены четности сигма- и кси-гиперонов. Мы разработали теорию прямого восстановления матриц нуклон-нуклонного и пион-нуклонного рассеяния, как в нерелятивистском, так и в релятивистском случаях, рассмотрели поляризационные эффекты в различных реакциях в случае изотопической инвариантности, предложили методы проверки принципов симметрии, основанные на изучении поляризационных эффектов, и многое другое. Яков Абрамович проявлял большой интерес к этим работам. Его доброжелательная критика, глубокое понимание проблем, многочисленные предложения были исключительно важны для нас. Он, однако, никогда не становился соавтором работ, если не считал свой вклад решающим.

Яков Абрамович одним из первых в ЛТФ начал заниматься физикой слабого взаимодействия и физикой нейтрино. Совместно со мной и Р.М.Рындиным он обобщил идею полного опыта на бета-распад нейтрона. Совместно с Б.М.Понтекорво опубликовал одну из первых работ о реликтовых нейтрино.

Эрудиция Якова Абрамовича была поразительной. Он выступал на семинарах лаборатории с докладами на самые разные темы: от физики элементарных частиц - до астрофизики и космологии. Для нас, сотрудников ЛТФ, обсуждение наших научных проблем с Я.А.Смородинским было насущной потребностью. Много новых идей родилось в этих обсуждениях.

Я.А.Смородинский был обаятельным, исключительно интеллигентным человеком. Он прекрасно знал литературу, историю, живопись, музыку. Пожалуй, единственное, чем он, кажется, не очень интересовался, был спорт.

Память о выдающемся физике и прекрасном, удивительном человеке Якове Абрамовиче Смородинском живет в сердцах всех, кому посчастливилось работать и общаться с ним.

С. М. БИЛЕНЬКИЙ

В ЛТФ я появился в 1958 году (хотя с Дубной был знаком уже с 1955 года, по студенческой практике), по рекомендации Я.А.Смородинского. У него я выполнял дипломную работу, когда Д.И.Блохинцев, тогдашний директор ОИЯИ, набирал свою группу теоретиков. С этим моментом, как говорят, также связана забавная история. ЯА рекомендовал одновременно и меня и Г.В.Ефимова. ДИ побеседовал с обоими, вызвал начальника отдела кадров и назвал кого-то из нас. Начальник вышел из кабинета и ...забыл, кого назвал ДИ. Тогда, чтобы не ошибиться, он послал заявку на обоих. Правда, сам ДИ никогда не подтверждал (но и не отрицал) этого.

Директорские обязанности не позволяли ДИ уделять нам слишком много времени, и поэтому мы, в основном, были предоставлены самим себе. Помню, по предложению В.С.Барашенкова, я что-то пытался сделать с комплексным потенциалом. Ничего путного из этого не вышло, и я занялся изучением представления Чисхольма для фейнмановских диаграмм, которое мне очень помогло в будущем.

Мне, признаться, было не привыкать к такому руководству, поскольку у ЯА был тот же стиль. Он дал мне задачу: "Посмотрите, какие ограничения накладывает на матрицу рассеяния условие невозрастания количества информации", и отпустил, что называется, "на вольные хлеба". Через какое-то время я приходил к нему, приносил какие-то результаты, он смотрел и произносил: "Нет, это не то. Ну что, мне подключаться?" - "Нет, я еще подумаю", - отвечал я и уходил. И так повторялось несколько раз пока он, наконец, не сказал, взглянув на окончательную формулу: "Вот теперь это то, что нужно! Можно писать дипломную работу".

С Дмитрием Васильевичем Ширковым я познакомился уже в 1958-м, на семинарах Н.Н.Боголюбова, но более тесные деловые отношения начались несколько позднее, в конце 1959 года, когда ДВ, приехав с какой-то конференции, окрыленный перспективами дисперсионных уравнений, которые могут быть получены из двойного дисперсионного представления Мандельстама, условий унитарности и кроссинг-симметрии, стал собирать команду энтузиастов для разработки этого направления. Была надежда построить на этой основе динамическую теорию взаимодействия адронов. В ЛТФ тогда образовалось несколько подгрупп: сам ДВ, В.А.Мещеряков и я (позднее к нам присоединился китайский профессор Чжу Хун-юань и В.С.Серебряков из Новосибирска) занялись центральным блоком этой проблемы - пион-пионным и пион-нуклонным рассеянием, Иван Златев и П.С.Исаев - пион-каонными процессами, А.А.Логунов, А.Н.Тавхелидзе и Л.Д.Соловьев - процессами фоторождения.

Я с энтузиазмом включился в эту работу, и она стала для меня настоящей школой работы теоретика. Мы собирались вместе в кабинете ДВ (комнате 314, доставшейся мне по наследству после отъезда ДВ в Новосибирск) и работали, что называется, "в три руки", а потом сверяли наши результаты. (При этом все трое безобразно много курили, помню, какие-то крепкие албанские сигареты.) Была развита эффективная схема получения замкнутых систем уравнений для парциальных волн рассеяния в области низких энергий. Помнится, что расчеты были разбиты на этапы и каждый этап выполнялся каждым из нас независимо. Если два ответа совпадали, то это принималось за истину, а "отличившийся" должен был искать ошибку в своих расчетах. Ведущая и направляющая роль при этом, конечно, принадлежала ДВ, но он с явным удовольствием проводил и численные расчеты и искренне радовался, когда совпадали все три результата.

Итогом этой работы были две статьи в ЖЭТФ о длинах волн и роли гипотетического тогда -мезона в N-рассеянии и доклад ДВ на Рочестерской конференции по физике высоких энергий 1960 года. Это были мои первые публикации, и поэтому я могу считать ДВ своим учителем.

Наше дальнейшее сотрудничество было направлено на изучение пион-пионного рассеяния. На этом этапе в него активно включились Чжу Хун-юань и В.В.Серебряков. Дело, правда, осложнялось тем, что ДВ к тому времени был уже в Новосибирске и мне приходилось частенько летать туда и подолгу там жить (как правило, в коттедже ДВ, пользуясь гостеприимством его хозяев). Работа успешно продвигалась, и к 1962 году мы окончательно убедились, что дисперсионный подход не приводит к однозначному решению для пион-пионных амплитуд, а имеется целый ряд решений, соответствующих разным динамикам взаимодействия. Однако среди них есть и решения с резонансом в p-волне, который мог бы соответствовать -мезону. Важно также то, что все решения имели положительные длины рассеяния, a0>a2>0, что соответствовало притяжению на больших расстояниях и в дальнейшем было подтверждено экспериментально. Последующее развитие этого направления привело к возникновению необходимости универсального коротковолнового отталкивания.

Эти исследования пион-пионного рассеяния составили основу моей кандидатской диссертации, руководителем которой, конечно, был Дмитрий Васильевич Ширков.

А. В. ЕФРЕМОВ