К 50-летию Дубны

(Продолжение. Начало в №34)

Поселок Большая Волга возник и получил название благодаря строительству канала Москва - Волга. У дубненского барда Михаила Брусина, моего доброго приятеля, есть гениальная строчка: "Большая Волга - большое небо". Она настолько органична моей островной натуре, что хочется считать ее своей, но этика профессии не позволяет. Еще одна ассоциация возникла когда-то у ныне покойного физика (и тоже отчасти лирика) Леонида Сильвестрова, работавшего в Лаборатории высоких энергий. Большая Волга - "Большая Берта"...

Она встретила их в начале городка, когда группа студентов впервые прибыла в будущую Дубну. Она была, действительно, похожа на "Большую Берту" - труба центральной котельной и таинственно светила своими красными огнями в весенних сумерках... В моих редакционных архивах хранится распечатка миниатюрного эссе Леонида Всеволодовича, в котором он сравнивает Дубну и Протвино.

Перечитывая "Былое и думы" Герцена, я как-то наткнулся на сравнительное описание Москвы и Петербурга, и невольно мне пришла в голову аналогия с Дубной и Протвино. Бывшая столица Москва, в описании Герцена, была тиха, провинциальна, безалаберна, гостеприимна и свободолюбива. Столица нынешняя Петербург - официальна, суха, геометрически распланирована и иерархически замкнута. Теми же словами можно сказать о бывшей столице ускорительной физики Дубне и о нынешней - Протвино. Похожи они тем, что обе выросли вокруг ускорителей, обе названы именами рек - Протвы и Дубны. Но Дубна тиха, старомодна, уютна, безалаберна и гостеприимна. Она не рвется в мировые звезды, не поражает размерами ускорителей и не служит объектом экскурсий. Но за ее тишиной чувствуется отсутствие потогонной системы, за безалаберностью скрывается разнообразие идей и интересов, а за старомодностью - классическая свобода в выборе экспериментов и исследований. Без всякого порядка она раскинулась в междуречье Дубны и Волги, ее кривые улочки заросли липами и тополями, а в архитектуре смешаны все стили от 40-х до 70-х годов...

Мои родители приехали сюда в 1939 году и стали работать на почте. Дубны еще не было на карте, и после войны, когда начались работы по созданию циклотрона, на почту часто заезжал за посылками и заказными письмами Михаил Григорьевич Мещеряков - один из "отцов-основателей". Отцу нравилось с ним общаться, у них всегда находились общие темы для разговора, среди которых воспоминания о предвоенных годах, которые мои родители провели здесь, а М.Г. - в Ленинграде, где занимался созданием самого первого советского ускорителя. Отец до этого не спеша поднимался по почтово-связной карьерной лестнице. Начал он телеграфистом-морзистом в 1917 году в родном Кашине. Было ему 15 лет. Служил в Кашинском районе по почтово-телеграфному ведомству. Потом проходил военную службу в Ленинградском особом учебном полку связи. Это были 20-е годы, на фотографии на нем - шинель с "тремя интернационалами", то есть красными накидными петлями и шлем-буденновка. В полк приезжал Михаил Васильевич Фрунзе, и всем курсантам, в том числе отцу, пожимал руки. Этим М.И. гордился и спустя много лет, когда уже стал совсем стареньким. Не случайно же он хранил много лет восемь пожелтевших страничек - брошюру М.В.Фрунзе с напутствием красноармейцам, возвращающимся после службы домой: "Отпускник, не посрами Красной Армии!

До образования Дубны Большая Волга была поселком на территории Кимрского района Калининской области. Здесь все друг друга знали. Две основные улицы - Первомайская и Правды, на них постройки еще тридцатых годов, времен строительства канала. Главное здание в два с половиной этажа - "Вохра", в котором размещались управление Волжского района гидросооружений (ВРГС), милиция, поселковая библиотека, коммунальные конторы, почта, сберкасса, радиоузел, парикмахерская... Левое крыло на первом этаже этой "вавилонской башни", представлявшей из себя несколько даже претенциозную постройку, занимала вооруженная охрана ВРГС, которая и дала название всему зданию. Отсюда через просторное фойе с четырехугольными (или цилиндрическими?) колоннами выходили дядьки в фуражках и форме из черного сукна с блестящими пуговицами, вооруженные карабинами, и отправлялись кто на шлюз, а кто на ГЭС и Аварийные ворота. Шли охранять важные стратегические объекты. Вокруг "Вохры" росли старые березы, под которыми в грибную пору родились волнушки и подберезовики. Почта для меня была вторым домом. Мне очень нравился запах расплавленного коричневого сургуча из электрической сургучницы и янтарного тягучего клейстера, разведенного из порошка в большой жестяной банке, нравились столы-конторки, за которыми почтальоны разбирали свою корреспонденцию. За одним из этих столов после обеда, когда почтальоны уходили в доставку, я делал уроки.

Но, конечно, настоящим райским уголком в этой "Вохре" была библиотека, в которой я проводил долгие счастливые часы. Фонды ее, кажется мне сейчас, не делились на "взрослые" и "детские", и постепенно я освоил для себя все это пространство. "В мире старых истрепанных книжек я порой пропадал с головой... Очень много на свете мальчишек, и средь них не один я такой. Я искал в расстояниях бездну - находил верстовые столбы. И кричал я себе: "Эх ты, бездарь! Выноси-ка ты сор из избы! Выноси на огонь, на кострище кучи старых дешевых стихов и останься бездомным и нищим, возлюбив крутизну облаков...".

Кажется, в чем-то эти мои ранние юношеские стихи предопределили судьбу, потому что до самых зрелых лет я так и не смог добиться относительного благосостояния хотя бы на уровне среднего класса. Не зря говорят, что слова обладают материальной силой, ибо, отрицая материальное благополучие, невинная, казалось бы, поэтическая риторика может довести вас до сумы и тюрьмы. Ну, что мне мешало с младых ногтей впитать в себя энциклопедию финансово-экономической жизни, вкупе с практикумом, как добиться успеха в обществе, которые содержатся на страницах бессмертных романов Драйзера - "Финансист", "Титан", "Стоик"? Или вчитаться повнимательнее в Марка Твена, поучиться на примерах его "Янки при дворе короля Артура" деловой сметке и предприимчивости? А не упиваться вместе с Томом Сойером и Геком Финном радостями свободной жизни на берегу Миссисипи. Кстати, когда я попал на берег Миссисипи и жил в 1995 году в доме Лорели и Джефа, окруженном холмистыми лесами, то помогал Лорели красить старую табуретку, приговаривая "ай'м Том Сойер". При этом она, искоса поглядывая на меня, поняла суть игры, но не сказала в ответ, что она Бекки Тетчер… Итак, я упивался романами Гюго, восхищался героями Жюля Верна и Джека Лондона, перечитывал братьев Стругацких, Беляева, с трепетом открывал свежий номер журнала приключений и фантастики "Искатель"... Вот и получилось, что если, по Высоцкому, "нужные книжки ты в детстве читал", - этого еще мало. Твои родители, Никита, тоже изрядно начитанные ребята, как-то легко вписались в современную финансово-экономическую систему, и твое будущее теперь мне представляется безоблачно обеспеченным.

Первые детские книги остаются в памяти на всю жизнь.

Раньше в "Детгизе" выходила серия "Мои первые книги" - маленькие, одетые в мягкие переплеты сказки и истории. Моя любимая сказка "Рукавичка" была одной из них. Я ее знал наизусть и совсем не удивлялся тому, как такое количество лесных зверушек могло поместиться в брошенной или потерянной кем-то рукавичке, которую они превратили в теплый и веселый дом, нарисованный на обложке. Большой палец стал трубой ("Дим - тюби"!), в стенках вырезаны окошки, дверца, крылечко - все честь по чести! Попав первый раз на каникулы в Кашин, я вспомнил любимую сказку своего детства и еще раз удивился, как в таком маленьком домике может уместиться столько детей.

В Кашине я вел свой первый "дневник", это была записная книжечка в коричневом коленкоровом переплете. Сам дневник куда-то пропал, а некоторые строки из него я помню. Со свойственной будущему собирателю фактов скрупулезностью и ссылаясь на непререкаемый авторитет соседского мальчика Юрки Евдокимова, я писал, что в Кашинке мы наблюдали щурят, из которых потом вырастают щуки. А в нашем пруду водятся лягушки и тритоны. Тритоны были совсем глупыми. Мы привязывали на нитку червя, нитку - на палку, и тритоны доверчиво позволяли вытаскивать себя из пруда с помощью такой нехитрой снасти. Мы запускали их в старое корыто и однажды, выловив несколько водяных жуков, запустили их туда же. Каково же было наше удивление, когда на следующий день тритонов в корыте не оказалось! С помощью простого логического размышления мы пришли к выводу, что их… сожрали хищные жуки. А до того, что тритоны - животные из отряда земноводных, чего мы тогда еще не проходили, - могли просто выползти из корыта (поскольку не проходили), так и не дошли.

Большая Волга сохранялась все в том же патриархальном виде до конца моего детства. Напротив "Вохры" - что-то вроде парка со старыми деревьями и круглой клумбой посредине. В майские праздники под березами ставили столы с белыми скатертями, за которыми наши родители баловались пивком и чем-то покрепче, а нас угощали шипучим лимонадом. За квадратом парка - другой окруженный отдельным деревянным забором из штакетника квадрат, в который встраивались детская поликлиника, двухэтажный деревянный теремок с высоким крыльцом, и одноэтажный каменный домик-кабинет с рентгеновской аппаратурой. В поликлинике принимала Нина Кузьминична, знавшая своих маленьких пациентов как собственных детей. Ее муж хирург Сергей Дмитриевич Кингсепп был главврачом Большеволжской линейной больницы водников. Их собственные дети, Александр и Сергей, окончили школу раньше меня и оба стали физиками, докторами наук.

В рентгенкабинете хозяйничал Александр Степанович Кондратьев - истинный русский интеллигент, влюбленный в природу, книгочей, фотограф-любитель, охотник и автор "заметок фенолога" в единственной местной газете "За коммунизм" (в которой я начну работать в 1972 году). Сейчас этот жанр, выдающимися представителями которого были С.Т.Аксаков, Михаил Пришвин, Виталий Бианки и все еще остается Василий Песков, постепенно сходит со страниц отечественной периодики... Без комментариев! У Александра Степановича был замечательный русский спаниель черно-серой масти, который в старости стал очень похож на своего хозяина. Похожий спаниель, я, конечно, могу ошибаться, по кличке Кармен, был (была?) у Анатолия Васильевича Писняченко, другого яркого представителя нашей местной интеллигенции, который прекрасно играл на мандолине и, кажется, аккордеоне. После войны он ухитрился привезти на Большую Волгу немецкий автомобиль "оппель", немецкий же мотоцикл и даже велосипед - тоже немецкий. А мои родители - это было еще до моего появления на свет - привезли венгерский патефон фирмы "Орион" и ламповый радиоприемник той же фирмы. Приемник я раскурочил еще в детстве, а патефон жив до сих пор. С ним мой брат ходил в гости на вечеринки.

Больничка, как ласкательно называл ее отец, была для меня - после жилища, клуба, почты, библиотеки и школы - еще одним родным домом. Медсестры, как родные тетушки - особенно ласковой была Эмма Григорьевна, отличавшаяся яркой восточной красотой. Она виртуозно делала уколы - больной совершенно не чувствовал иглы. И вообще мы в нашем детском отделении не скучали. И где еще так тесно пообщаешься со взрослыми, среди которых было много незнакомых, а потому вдвойне интересных людей, ведь больница принадлежала речному ведомству, и иногда сюда попадали речники, бороздившие на своих судах просторы Волго-Окского речного бассейна.

У меня долго хранились альбомы с рисунками матроса Володи. Благодаря ему я впервые в жизни прикоснулся к миру чистого творчества, когда на моих глазах белые ватманские листы покрывались изображениями точно выписанных зверушек, причудливыми сказочными сценами. В такие минуты у меня холодок пробегал по коже. Даже если мне еще не сбили мою пневмонийную температуру. Мальчонкой я, видно, был чувствительным. Возможно, даже слишком. Бабушка там еще была, сказки старинные нам рассказывала, похожие на те, который граф Лев Николаевич Толстой для крестьянских детей сочинял. Она ко мне долго присматривалась своими белесыми от старости глазками. Очевидно, ей как всякому рассказчику со стажем было необходимо поддерживать обратную связь с аудиторией. Вот она-то мне однажды и сказала: "Э, сынок, да в тебе, видать, искра Божия есть!". Уж не знаю, почему, но запала в меня эта фраза...

P.S. Спасибо всем читателям, благосклонно встретившим начало публикации фрагментов еще не оконченной книги и высказавшим автору полезные замечания. Безусловно, они будут учтены в процессе дальнейшей работы над рукописью.

(Продолжение следует)