Памяти Ярослава Голованова

Для всех, кто читал и знал писателя и журналиста Ярослава Кирилловича Голованова, известие о его кончине отозвалось печалью и мучительным сожалением по поводу быстротечности человеческой жизни. Он не раз бывал в Дубне, встречался здесь с известными учеными и научной молодежью. Послесловие к одной из таких встреч осталось на страницах нашей газеты в начале 80-х годов…

О встрече с известным журналистом мы договорились в Дубне (это было начало 80-х годов) - его пригласил совет молодых ученых и специалистов Института на свой семинар. Зал Дома ученых был полон - научная молодежь всегда живо интересовалась, что творится в "большом мире", а такой собеседник - "ходячая энциклопедия" - мог дать и дал ответы на многие вопросы. После встречи, как водится, посидели в кафе Дома ученых… Наш ужин благодаря обаянию и эрудиции гостя прошел очень весело. Ровно в девять утра, как и договорились, я уже стучал в его гостиничный номер... Оказалось, мои часы чуть спешили, что дало повод убедиться в исключительной пунктуальности хозяина номера. Через три минуты мы сидели в креслах друг против друга и беседовали.


Я окончил МВТУ имени Баумана - это прекрасный вуз, который готовит инженеров широкого профиля, как тогда говорили. По-моему, и сейчас так говорят. Конечно, полученное образование не было некой универсальной отмычкой, которая позволила "наступать", как вы говорите, на самые разные темы. Но я рад, что получил техническое образование, потому что это помогает разбираться во многих вопросах, которые зачастую ставят в тупик журналистов с гуманитарным образованием.
Я даже не могу сказать... В многотиражке "Бауманец" я никакого участия не принимал да и не стремился к этому... Потом появилось какое-то неосознанное желание писать. Может быть, потому что как раз в это время только что был издан Бунин, и я поразился тому, как замечательно можно выражать мысли на русском языке. Какие-то первые мои рассказики, эссе носили явно подражательный характер. Я не знал, что буду журналистом. Но пришел в газету - и очень быстро и страстно в это дело влюбился. Главную роль здесь сыграл Михаил Васильевич Хвастунов, ныне покойный, который был в то время заведующим отделом науки.

Я пережил несколько этапов журналистского "созревания". Поначалу мне хотелось просто напечататься, увидеть в газете свое имя. Потом стало казаться, что тот журналист хороший, который пишет большие статьи. Я завидовал многим корифеям тех лет. Мне казалось, если я маленькие статьи пишу, значит, я маленький журналист. Примерно на втором году в "Комсомолке" написал огромную статью о проблемах внедрения цветного телевидения. Был очень горд - показалось, наконец, что стал большим журналистом. Прошло еще некоторое время и понял, что хороший журналист - не тот, кто пишет большие статьи, а тот, чью статью независимо от ее размера читатель первой разыщет в газете и начнет читать. Это был третий этап журналистского развития. А через некоторое время я пришел к последнему этапу, который продолжается уже лет пятнадцать. Суть проста: совершенно неважно, большая статья или маленькая, важно сознание, что ты написал ее на пределе своих возможностей, что лучше ты не можешь. В конце концов мысль настолько нехитра, что не грех бы до нее додуматься пораньше. Человек должен работать хорошо. Но как ни странно, получается так, что до простых истин доходишь не сразу...


Например, о работах астронома Козырева мне было очень трудно писать, потому что я не понимал его теории перехода движения в категорию времени и времени в категорию движения. Я мучился, спорил со своим учителем Михаилом Васильевичем Хвастуновым, который считал, что популяризации в принципе доступны любые научные идеи. Все научные работы. Я считаю, что нет. Это спор принципиальный: обо всем ли в газете можно рассказать популярно, если брать за критерий понимания, скажем, знания выпускника средней школы?

У меня было два неудачных опыта. В первом случае я пошел к математику Шафаревичу, который очень хорошо меня встретил, очень хорошо со мной беседовал, но несмотря на то, что я когда-то сдавал экзамены по высшей математике и не все еще забыл, несмотря на наше обоюдное желание сделать материал, популярного объяснения не получилось.

То же самое было потом с Ландау. К Льву Давидовичу я приехал со стенографисткой, которая записывала все что он говорил. Я чувствовал, что "плыву" - совершенно не понимаю всех этих проблем теоретической физики. Тогда я и попросил: "Лев Давидович, для того чтобы было легче представить, пожалуйста, скажите, может ли то, чем вы сейчас занимаетесь, явления природы, которые вы изучаете, воплотиться в какие-то технологические процессы, машины, механизмы?..". Он ответил замечательно, примерно так: "Вы знаете, я как-то об этом не думал. Все говорят, что я очень широкий физик. На самом деле это не так. Я не широкий физик. Я очень узкий физик, потому что меня интересует только одно - некие явления природы, которых мы не понимаем. Но ведь есть же... все забываю... да-да-да - инженеры. Инженеры. Это прекрасные люди! Они такие умные, они такие дотошные. Я уверен, что они обязательно что-нибудь изобретут".

Стенограмма этой беседы где-то хранится и сейчас. И несмотря на то, что у меня был столь знаменитый и столь интересный собеседник, я не смог сделать газетный материал, потому что суть его работы не поддавалась популярному изложению.

Бывают и задачи ф и з и ч е с к и трудные - например, репортажи с космодрома, когда уходят три корабля один за другим и приходится работать несколько суток без сна. Бывают трудности, когда собеседник попадается "неудачный" - не умеет человек разговаривать, и ничего с этим не сделаешь.


Идеальные взаимоотношения возможны тогда, когда люди испытывают взаимное уважение. Главное, что мешает достичь идеала, это, с моей точки зрения, некоторый, все-таки, снобизм ученых, которые, естественно, считают свою работу самой важной и нужной. И это правильно. Каждый человек так должен считать, иначе ему грош цена, но это надо как-то... при себе держать. С такими проявлениями мне, к сожалению, приходилось встречаться. А со стороны журналистов идеальным отношениям мешают иногда некоторое легкомыслие, желание "малой кровью" добиться победы, журналистские наскоки. Я представляю себе негодование ученого, читающего материал, в котором все путано-перепутано, искажено, уже не говоря о том, как его начинают доводить коллеги...
С моей точки зрения этот спор довольно беспредметен, потому что все, кто может писать о науке, должны писать о науке. И говорить о том, что журналист должен быть неким "мостом", по которому знания из каких-то специальных разделов переходят в мир общедоступного, - правильно ли это? Вот, помню, пришлось организовать выступление ученого - отклик на то, что третий спутник завершил 10 тысяч оборотов вокруг Земли. Кого ни просил - все отказывались. Тогда я взял справочник Академии наук и стал звонить всем подряд. Так добрался до академика В. Н. Черниговского, нейрофизиолога, который возглавлял знаменитый Павловский научный городок в Колтушах под Ленинградом, и он к моей радости, сразу согласился. Статью он прислал дня через два-три. В начале статьи академик Черниговский вспоминал, как мальчишкой в Одессе сидел на самой верхотуре Одесского ипподрома, а внизу расстилалось пестрое море зонтиков, канотье, и как Уточкин пробовал летать над этим ипподромом. Черниговский говорил о том, что его жизнь - одна человеческая жизнь! - вместила такие события, как первые попытки человека оторваться от Земли, с одной стороны, и запуск спутника, с другой стороны... Это было написано блестяще!
Не так давно, когда американский "Пионер" летал в окрестностях Сатурна, мы получили очень аргументированную статью, в которой излагались совершенно новые представления о строении колец этой планеты, противоречащие фотографии. Я довольно твердо отклонил предложение напечатать этот материал, потому что не дело общеполитической газеты вдаваться в чисто научную полемику. Если бы я влез в дискуссию о строении колец Сатурна только потому, что мне показалось: эти правы, а эти не правы, - было бы смешно. Такого рода дискуссии вредны, и журналист не должен этим заниматься.

Другое дело, когда речь заходит о проблемах не совсем научных, и здесь журналист не только может, но и, с моей точки зрения, обязан высказываться и участвовать во всевозможных спорах. Прилетали на Землю пришельцы или не прилетали? Большое количество научных обозревателей у нас и на Западе, и я в том числе, считают, что теория пришельцев просто вредна, в ФРГ ее называют религией ХХ века. В данном случае происходит совершенно четкая подмена: то, что в истории древнего мира сегодня мы не можем объяснить, вопросы, на которые еще нет ответа (а ведь часто выявляются действительно непонятные, таинственные вещи!), - мы все валим на этих самых пришельцев. А чем тогда они отличаются от господа Бога? Следовательно, вместо того, чтобы будить любознательность, желание открыть, объяснить какую-то тайну, людям морочат голову. Пытаются дать единый, универсальный ответ на очень разнообразные, чрезвычайно важные и интересные вопросы, которые, действительно, требуют своего разрешения и участия в этом молодых людей.


Я не люблю телевидение. Это я вам прямо говорю. Я понимаю, что ТВ - очень важно. Подсчитано, что телеаудитория - это 40 миллионов человек. Не думаю, что мои статьи в "Комсомолке" при тираже 10 миллионов читает большее число людей. Казалось бы, исходя из этих чисто арифметических подсчетов, работа должна приносить большее удовлетворение. А мне не приносит. Телевидение - это форма невещественная, электромагнитные колебания... Нельзя еще раз посмотреть интересную телепередачу, фильм (тогда видеомагнитофоны еще не вошли в наш быт столь широко - Е. М.). А газета - это покрашенный кусок бумаги, который можно изорвать, но к которому можно и каждый день возвращаться...
Я сюда первый раз приехал еще очень давно. Мир физиков мне очень импонирует. Нравятся взаимоотношения между людьми. Нравится природа здешняя, сам город. Я приезжаю сюда с удовольствием. Хотя и не часто. Не могу сказать, что много писал о Дубне...
Кратким!

В недавние дни прощания с Головановым много говорили и писали о его напряженном писательском и журналистском труде, о его рыцарственном служении Российской Космонавтике, высочайшем профессионализме … Книги остаются жить, чтобы новые поколения вновь и вновь открывали для себя мир, полный загадок и парадоксов, очарований и разочарований, драм идей и драм людей. Мира Истины, неподвластный переменам политического и экономического климата.

Евгений Молчанов