Из дальних странствий

Река Потомак, сжатая с двух сторон крутыми, слоистыми и угловатыми, скальными берегами, резко убыстряет свой бег. И в самом узком месте ее поток разрезают несколько утесов. Пена, бешеный напор воды - ничто перед их невозмутимостью. И серая цапля, исполнив широкий полукруг, садится на один из них, чтобы цвет ее пера растворился в флегме вечного камня.

Это картинка из окрестностей Вашингтона, в котором я не увидел ни Капитолийского холма, ни сада камней, ни прочих чудес для туристов. Город промелькнул десятком станций за окнами вагона метро. Был еще Нью-Йорк, знакомство с которым ограничилось десятиминутным пешим путешествием от автостанции до железнодорожного вокзала. И, когда я вышел из автовокзала, на 42-ю улицу упал ливень. Огромные, редкие капли разбивались о капоты машин, о спины суетящихся пешеходов, широкими черными блямбами умирали на асфальте. А вдоль ущелья из небоскребов, близкое к закату, но еще нестерпимо яркое, рассыпало июньское солнце снопы лучей. Были Уптон и Принстон, но всему свое время…

Когда, натужно вздрогнув, самолет отрывается от земли и устремляется к облакам, привычная жизнь, искаженная толстыми стеклами иллюминатора, стремительно уменьшается и превращается в едва различимую точку. Время обрывается на несколько часов, чтобы снова стартовать, перестроив и начало отсчета, и ритм свой, когда шасси коснутся бетона на другой стороне Земли.

Что можно рассказать вам о времени - о тонкой структуре его и о мудрой его механике, которая извлекает из рукава будущего махровое полотенце дороги и стелит его нам под ноги? Может быть лучше рассказать вам об Америке? - о стране, в которой все дороги мира сошлись на состязание, и сама она превратилась в перекрученную, подобно листу Мебиуса, дыбом вставшую в пространстве и времени автостраду. Она глотает тела и души бешеным своим потоком и нет у нее конца, поэтому уйти с нее можно только на обочину.

Но что я расскажу об Америке, например, жителям выдуманной страны Россия, которые неоднократно были замечены за своим любимым занятием: попеременно то безмерно любить, то безмерно ненавидеть эту самую Америку? Или что я расскажу об Америке американцам, привыкшим ставить часы по спидометру и равно не замечающим ни прошедших лет, ни промелькнувших километров? Их самая заветная мечта - забыть о том, что где-то ждут дела и, надавив на газ, навсегда исчезнуть в пасти бесконечной дороги. Или рассказать вам о тех обитателях страны миллиона дорог, с которыми пересекалась моя дорога и по одну, и по другую сторону океана? Кто из них искал здесь стабильности, кто успеха, кого просто выбросило на берег волной? Порадоваться ли за них, или посочувствовать? Но нет, физик физикам глаз не выклюет, к тому же во время прогулки по ночному Принстону на крошечном пятачке вселенной сошлись вдруг три физтеха и один мифист, а в поедании шашлыков на берегу Потомака химику, строителю и журналисту составили компанию сразу три физика. От имени одного из последних я и начну свой рассказ.

В шесть утра я пересек проходную Брукхевенской лаборатории и, дойдя до перекрестка, на крейсерской скорости двинулся по направлению к югу. Вдоль дороги через лес. Обжигающая роса на траве. Солнце уже встало, но еще не поднялось над кронами, и лишь изредка пронзает острым лучом черные изумруды сосновых лап. Щемящее чувство безнадежного простора… С равной плотностью в противоположных направлениях несутся неведомо куда субботним утром ранние машины. Первые три мили ни одного жилья. И только у пересечения с другой автострадой появляется бензозаправка и магазин "сэвэн-илэвэн". Шесть миль - это почти десять километров, как сказал мне вечером охранник, когда я стал допытываться у него, как пройти к ближайшей остановке электрички (возможно, он посчитал меня сумасшедшим). И лишь на исходе этих шести миль появляются привольно стоящие дома, лужайки перед которыми трудолюбиво орошают автополивалки.

А вот и станция с добрым названием Мастик-Ширли (почти Ширли-Мырли). Упитанный негр-жаворонок изучает расписание на стене запертого и зарешеченного домика. "Это ближайшая? - спрашиваю я его, ткнув пальцем в понравившуюся строчку. - Да, - задумчиво отвечает он, - еще час ждать…" И так же задумчиво отправляется изучать содержимое ближайшего мусорного контейнера. На стоянке три брошенные машины. Одна изрядно помята, вторая доверху набита пакетами с мусором, на боковом стекле третьей - пожелтевшая бумажка с надписью: "продается" и телефоном владельца. На привокзальной площади несколько серых одноэтажных строений, внутри которых скрываются китайский ресторан и маленькие магазинчики. Черные, рассохшиеся от времени шпалы утонули в залитом мазутом гравии. Полотно усыпано битым стеклом. Пластиковые бутылки, жестянки, обрывки бумаги. Эдакое забытое богом Попасное. Нет, не рассказывайте мне, что где-то в шестидесяти милях есть один из самых больших городов мира!

Точно по расписанию врывается в эту глушь стальная сигара, запущенная из следующего тысячелетия. В два этажа просторные, удобные кресла, кондиционированный воздух, стремительный, но бесшумный бег. А за окнами мелькают треснувшие спины каких-то убогих построек. Поленницы дров. Свалки старых машин. Странное место, где напор человеческой активности столкнулся с ленивым равнодушием безбрежности. И эта ленивая безбрежность неспешно пережевывает скороспелые плоды невеликих трудов. Умолкнет говорливое племя и так же лениво пережует она города и страны, выпьет стекла небоскребов, высосет кварц из обожженных космолетов. Берегись, человек, - ты жив, лишь пока идешь вперед.

На этом повествование Физика обрывается, и вожжи гусиного пера снова крепкой рукой берет Автор. Берет, чтобы ранним утром попрощаться с Принстоном.

Белка - а их множество, как и кроликов - тонкий прутик хвоста, овеянный каурым прозрачным пухом. Бестолковый зверек - перебегая дорогу, она мечется из стороны в сторону, и многие водители даже не тормозят, когда к ним под колеса бросается сумасшедшее чудо. Дома светло-коричневого камня с белесыми полосками цемента, одновременно производящие впечатление и кирпичной старины, и нештукатуренной новостройки. Разнообразная оттенками зелени растительность. Это еще не субтропики, но привычные для средней полосы широколиственные и хвойные породы приправлены искусно какой-то невесомой экзотикой юга и моря. И тигры: тигры каменные, лежащие на постаментах, стоящие со щитами в лапах и даже два экземпляра, мордою более напоминающие волков, из нержавеющей стали, увитой плющом. Стальные, как и странная композиция из трех разрезанных по образующей ржавых газопроводных труб, - плод фантазии современного Остапа Бендера, срубившего с университета на создание этих шедевров около миллиона долларов. Неторопливо прихлебывающие из стаканов с крышками на лавке перед кафе умеренно респектабельные обитатели маленького городка, где цена на недвижимость и престиж места поддерживают друг друга на высоком уровне.

Все это становится прозрачным и зыбким, если взглянуть сквозь холодную чечевицу времени. Но усилием воли сохрани реальность этого видения еще на мгновение. Прикоснись рукой к стволу клена. Ладонь, не встретив сопротивления, пройдет через кору и достигнет вязкой сердцевины. Горячая кровь "никогда не вернусь" растворится в сладком соке "никогда не покину". И где-то в Земле шевельнутся забытые корни.