Иренеуш Натканец:
"Мою научную биографию определили построенные в Дубне реакторы"

20 января в ЛНФ прошел общелабораторный семинар, на котором с докладом "Динамика молекулярных кристаллов" выступил ведущий научный сотрудник лаборатории Иренеуш Натканец. В своем докладе он рассказал, с чего начинались в ЛНФ почти 35 лет назад исследования в этой области, как создавались экспериментальные установки, чего удалось достичь самому Иренеушу вместе с коллегами за 30 лет работы в ОИЯИ. А дело все в том, что 19 декабря 1999 года Иренеушу Натканцу исполнилось 60 лет, но череда католических и православных праздников передвинула проведение юбилейного семинара на месяц. От этого событие не стало менее праздничным. Открывая семинар, директор ЛНФ В. Л. Аксенов отметил, что, фактически, вся научная жизнь юбиляра прошла в ОИЯИ, которому он отдал много творческих сил, и его имя можно назвать в числе создателей Института. Поэтому и юбилей, по мнению В. Л. Аксенова, стал волнующим событием не только для самого виновника торжества, но и для многих его коллег и друзей. На семинаре, рассказывая о полученных результатах и созданных установках, Иренеуш Натканец не забывал отметить вклад коллег - сотрудников ОИЯИ, институтов России и Польши, и скромно умалчивал о собственной персоне. Эта диспропорция в некоторой степени была ликвидирована в торжественной части семинара коллегами из "нейтронки". А корреспонденту газеты Ольге ТАРАНТИНОЙ Иренеуш дал интервью.

Почему вы выбрали физику, и с чего началась ваша научная биография?

В 50-60 годы физика была очень популярна, и после школы я поступил на физический факультет Ягеллонского университета в Кракове. Выбрал специализацию экспериментальной ядерной физики и был направлен дипломником в Институт ядерной физики в Кракове, где на циклотроне У-120 принимал участие в исследованиях упругого рассеяния альфа-частиц, проводимых под руководством академика Г. Неводничанского. Еще до защиты дипломной работы поступил на работу в ИЯФ и стал заниматься измерениями радиоактивности атмосферных осадков. В начале 1960-х годов радиоактивность атмосферы из-за ядерных взрывов была так же высока, как после чернобыльской аварии в майе 1986 года. Уже молодым специалистом в 1963 году включился в работу группы по созданию исследовательского реактора в Кракове, которой руководил профессор Е. Яник. Но начались экономические неурядицы, и реализация проекта во второй половине 60-х годов застопорилась. Чтобы не терять времени, я попросился работать в польскую группу в ЛНФ ОИЯИ для ознакомления с тематикой нейтронных исследований и подготовки кандидатской диссертации.

В Дубну я приехал в 1966 году. На реакторе ИБР уже работал спектрометр обратной геометрии для исследования неупругого рассеяния нейтронов. Моей задачей была его модернизация, чтобы стало возможно измерять одновременно неупругий и дифракционный спектры. Этому проекту уделил внимание Ф. Л. Шапиро, и соответствующая установка была создана при помощи КБ и мастерских ЛНФ на первом канале ИБР, всего за несколько месяцев. В 1969 году я защитил кандидатскую диссертацию в Ягеллонском университете в Кракове по результатам проведенных на этой установке исследований динамики примесных атомов в металлических сплавах. Одновременно с исследованиями, проводимыми на 1-м канале, на добавочном пучке 1а, выведенном при модернизации установки ИБР на установку ИБР-30, проектировался и создавался многодетекторный Краковско-дубненский спектрометр обратной геометрии - КДСОГ. Этот спектрометр был введен в эксплуатацию в 1970 году, а в 1982-м после модернизации установлен на 10-м канале реактора ИБР-2, где продолжает работать.

В 1973 году уехал из Дубны, в 78-м вернулся - чтобы построить на реакторе ИБР-2 спектрометр с более хорошими характеристиками на длинной пролетной базе. Из-за разного рода обстоятельств, строительство экспериментального здания 117/2 находившегося в 100 метрах от реактора, сдвинулось на вторую половину 1980-х годов. Но согласно учению И. М. Франка: "Нет худа без добра", - было время на успешные исследования на спектрометре КДСОГ-М и модернизацию проекта 100-метровой базы. "Домик" на 100 метровой базе 7-го канала ИБР-2 был готов в 1988 году, к этому времени в ЛНФ заготовили нужное количество секции зеркального нейтроновода, а в ИЯФ в Кракове - соответствующие количество металлоконструкций - для вывода двух вакуумных зеркальных нейтроноводов на 100 м от реактора. На двух пучках, выведенных из 7-го канала в 1990 году, стали работать спектрометры НЕРА и НСВР. Итак, мою научную биографию определили: нереализованный проект исследовательского реактора в Кракове и построенные в Дубне импульсные реакторы ИБР, ИБР-30 и ИБР-2.

Что сохранилось в вашей памяти от общения с И. М. Франком и Ф. Л. Шапиро?

В начале моей работы в ЛНФ ОИЯИ я имел больше контактов и осознавал научное руководство Ф. Л. Шапиро. Федор Львович никогда не претендовал на “высокое начальство" - всегда был в курсе проблем сотрудников и текущего состояния их научной работы, не командовал - но убеждал, давал полезные советы, подбрасывал идеи и задачи. Илья Михайлович Франк в те годы меньше вникал в "текучку", но с большим вниманием занимался этим после смерти Федора Львовича. Во время пуска ИБР-2 он не только лично следил за состоянием дел на реакторе, но и так же подробно интересовался проектами экспериментальных установок. Я избирался на должность заместителя директора по науке в разгар перестройки, когда коллективы лаборатории стали выбирать всех руководителей. В ту пору Илья Михайлович уже стал почетным директором, но активно участвовал в жизни лаборатории. Мы с ним часто встречались, советовались, он никогда не диктовал директивы к исполнению, а, скорее, размышлял вместе с вами. Он стремился к тому, чтобы преобразования лаборатории происходили не революционным, а эволюционным путем, чтобы не разрушить созданного. И то, что удалось избежать революции в ЛНФ и сохранить спокойную творческую атмосферу, - в этом заслуга И. М. Франка и В. Л. Аксенова. От Федора Львовича я научился исследовательскому стилю в научной работе, ведь мой первый опыт был инженерным. А позже, когда я стал постарше, я что-то перенял от спокойного стиля работы Ильи Михайловича.

Как вы относитесь к проблеме, активно обсуждаемой в ряде стран-участниц Института, - "ОИЯИ или ЦЕРН"?

Наша польская группа всегда отстаивала участие Польши в ОИЯИ. Такую позицию всегда поддерживали А. Хрынкевич, Е. Яник и А. Будзановски, члены Ученого совета ОИЯИ и руководящие сотрудники ИЯФ в Кракове. Грустно, когда многие польские исследователи, работающие в физике высоких энергий, пройдя школу ОИЯИ, ЛВЭ и оказавшись в ЦЕРН, лоббируют интересы только этой организации. Конечно, были бы деньги, - вопрос бы и не возник. Сегодня взнос Польши как полноправного члена ЦЕРН, возрос с 2 млн. долларов до 8 млн. Это ощутимо для бюджета страны. Польский взнос в ОИЯИ пока остается на уровне 2 млн. долларов - это обеспечивает работу 20 постоянных сотрудников и около 200 командировок в год. Число польских физиков, сотрудничающих с ЦЕРН в области высоких энергий, похоже.

Экономические реформы в Польше начались раньше, чем в России. В каком сегодня состоянии в Польше фундаментальная наука и образование, какое место в обществе они занимают?

Комитет научных исследований Польши - орган, определяющий политику в этой области, придерживается стиля Германии и США в поддержке фундаментальной науки - через гранты. Даже в вузах бюджетные средства выделяются только на учебу, а для исследовательской работы нужно искать гранты. Но минимум, мне кажется, уже позади – я имею в виду то время, когда физики разбегались в разные частные фирмы в качестве компьютерных специалистов разных профилей. Сегодня такие специалисты получают профессиональное образование, да и рынок уже заполнен. Возрождается интерес именно к исследовательской деятельности, у студентов и аспирантов возникает желание приехать в ОИЯИ.

Вообще, в Польше растет средний класс, люди, занявшиеся собственным делом, - адвокаты, экономисты, специалисты-медики. Относительно обеспеченные люди начинают играть доминирующую роль в обществе, а бюджетники становятся “вторым сортом”. Во времена советского строя платили тоже немного, но какой был престиж! Ведь именно достижения спортсменов и ученых составляли общую картину уровня развития страны.

За столько лет жизни в России у вас появились какие-то русские привычки?

Друзья удивляются, как я не обрусел за столько лет. Но в нашей группе в ЛНФ всегда работали 3-4 поляка и 1-2 русских, так что рабочим языком был польский. В результате, очень хорошо освоили польский Саша Белушкин, Сергей Брагин. А вообще, Дубна похожа на среднеевропейский город, атмосфера университетских или исследовательских центров разных стран мало различается, а в части застолья русские и поляки очень похожи друг на друга.

Остается время заниматься чем-то помимо науки?

Увлечения с возрастом меняются. Когда-то увлекался альпинизмом, ходил по Татрам, любил горные лыжи. В Дубне пришлось перейти на беговые, но ежегодно зимой выезжали на Кавказ. Ходил по Тянь-Шаню, был в Фанских горах, на пике Энергии (5600 м). Сейчас летним моим увлечением все больше становится сад, оставшийся от родителей.

Что бы вы хотели пожелать себе и ОИЯИ в день рождения?

Что все мне желали - здоровья, доработать до пенсии. Хотелось бы сделать еще как можно больше до остановки реактора в 2007 году, хочется оставить молодым хорошую установку и идеи будущих экспериментов. А Институту - пожелать больше талантливой молодежи и развивать многотемность исследований. Мне кажется, именно это и спасет ОИЯИ.