РИКЕН – аббревиатура японского названия “Институт физических и химических исследований”. Занимаются в нем ядерной физикой, радиобиологией, медициной и бог весть еще чем. Расположен он на окраине Токио, в префектуре Сайтама. До ближайшего метро пять минут пешком. Пятьдесят минут езды до центра. У метро несколько больших магазинов, два банка, несколько ресторанов и кафе. Чуть дальше от метро начинаются однообразные высотные спальные районы. Обычная окраина.

В 1937 году под руководством доктора Йошио Нишина в РИКЕН был сооружен первый в Японии циклотрон, на котором были проведены пионерские исследования в области ядерной физики. Нишина с коллегами начал сооружение крупнейшего на то время в мире циклотрона. Работы были закончены практически одновременно с окончанием второй мировой войны. В самом начале экспериментальных исследований этот ускоритель был уничтожен. Его магнит был утоплен в океане американскими оккупационными властями. Однако история ускорителей в РИКЕН на этом не закончилась. Следующий циклотрон был построен в 1953 году, через два года после смерти Йошио Нишина. Сейчас в РИКЕН работает ускоритель, запущенный в 1986 году, который в год пятидесятилетия первого японского циклотрона был назван “Нишина”. “Нишина билдинг” – называется и здание, в котором расположены пультовая и офисы сотрудников. Сравнительно недавно японское правительство начало финансирование проекта по созданию в РИКЕН нового ускорительного комплекса, предназначенного для исследования ядер радиоактивных элементов. На двух из вновь создаваемых накопительных колец планируется использовать системы электронного охлаждения. Участие в разработке этих систем и было целью моей поездки в Японию.

Территория РИКЕН – треугольник, прямым углом указывающий на юго-запад в сторону новых высотных кварталов Сайтамы, разрезанных полосками деревьев, с островками одноэтажных деревянных домиков. К гипотенузе, длиной около двух километров, прилепилась территория американской военной базы. Кусок голой земли среди окружающей зелени. На котором стоят две высотные мачты и вышка, похожая на телевизионную. Часть пути к офису каждый день я проходил вдоль ее забора – обычная проволочная изгородь, за которой я ни разу не видел признаков жизни. Лишь ночами на верхушках мачт мигают красные лампочки.

По сравнению с российскими институтами, РИКЕН – крошка. Одно большое здание – главный исследовательский корпус, несколько крупных зданий медико-биологических исследований, остальные домики – один-два этажа. Зато на территории есть два пруда, футбольное поле, теннисные корты, фонтан и множество цветов и деревьев.

Приезжих специалистов поселяют в “гостен хауз” – два пятиэтажных общежития с однокомнатными секциями, и несколько двухэтажных домиков с квартирами для семейных. Общага – плоский длинный дом, состоящий из одинаковых однокомнатных секций. Двери выходят в коридор, который находится снаружи дома и. подобно балкону, тянется вдоль всего этажа. Лестница между этажами, тоже открытая дождям и ветру, прилеплена с торца здания. (Большинство коммунальных домов в Японии устроено точно так же). На входе в комнату – маленькая кухонька, деревянный пол ее приподнят сантиметров на пять, и прямо у двери образуется углубление. На двери инструкция, первый пункт которой: “сними обувь свою перед входом”.

Японцы любят ходить босиком. Они снимают обувь, сев в парке на скамейку. Несколько раз я видел грузовик у ворот стойки, водитель которого дремал, водрузив на руль ноги в белых носках. В хорошем ресторане, перед тем как пройти к столу, вы оставляете свою обувь официанту.

В каждой комнате есть шкаф и стол, телевизор и холодильник, кондиционер, рисоварка, термос и гриль. Электрическая плита с двумя кастрюльками и сковородкой, тарелки, чашки и даже ложки с вилками (эти неуклюжие иностранцы не умеют есть палочками). В однокомнатной секции – тахта, в двухкомнатной секции одна из комнат – татами. Это комната с полом, плетеным из соломы, - в ней нельзя поставить никакой мебели, только кинуть тюфяк на пол и переночевать. Ко всем предметам прилагаются инструкции, собранные в папку с названием “как прожить в Японии комфортно”. Кроме простых инструкций – когда и какую кнопку нужно нажать – папка эта содержит и множество полезных поучений, часть из которых, начинаясь в области быта, уводит читателя в области мировоззренческие и даже философские. Например, “японцы не моются в ванной – они в ней расслабляются, добавив в воду специальной ароматической соли”. Или: “в любом доме обязательно должны быть предметы из натурального дерева, ибо его запах охраняет ваше духовное здоровье”.

“Расслабься и наслаждайся” – гласит реклама на банке пива – эти слова для меня стали синонимом всего японского. Здесь нет ничего через край – ни в жизни, ни в еде, ни в напитках. Не верьте, если вам скажут, что саке это рисовая водка. После того как Менделеев открыл, что для расщепления спирта на одну его часть необходимо полторы части воды, крепость водки в России стала 40о – что поделаешь, больше нельзя. Качество напитков искони проверяется у нас спичками. В Японии я не нашел спиртного, которое горит. Крепость саке – от 12 до 25 градусов, его не глушат стаканами, а прихлебывают из маленькой рюмочки. Для большего удовольствия слегка подогревают. По вкусу и запаху знатоки расскажут вам, где и из какой воды сварено саке, где выращен рис. (“Хако-саке” – это фирменное саке сварено из риса, специально выращенного для этой цели, и родниковой воды из скал в горах Чугоку”.) Вы можете купить саке в таком же бумажном пакетике с трубочкой, что и сок. На скамейке крошечного парка, скинув туфли, вы можете расслабляться и наслаждаться, и снова наслаждаться и расслабляться...

В кухоньке в моей комнате на специальной вешалке овальный махровый коврик. Скотчем к нему прикреплена бумажная записка. Крупными буквами по-английски: “Это коврик для ванной. Вы можете стирать его в стиральной машине. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ВЫТИРАЙТЕ ОБУВЬ ОБ ЭТОТ КОВРИК”.

О, добродушный махровый малыш, как трогателен твой акцент, когда ты просишь не вытирать о тебя ноги. Тебе не много надо: неспешно трудиться, окультуривать свои маленькие острова, растить рис для легкого саке, строить деревянные дома и ходить в них босиком, вдыхая запах сосновых досок.

И если в РИКЕН работает несколько десятков иностранцев, то на окраинах Токио увидеть европейца почти нереально. Дети смотрят на тебя с откровенным восторгом и норовят потрогать пальцем (такие глаза вы увидите перед клеткой с обезьянами). Народ очень дружелюбный и отзывчивый, но как часто чувствуется та неуловимая тонкая черта, которая разделяет мир на своих и чужих.

Как-то мне напомнили старый анекдот. Американец приезжает в Японию со своим верным фордиком. Выруливает со стоянки в аэропорту и, ругаясь, накручивает ручку приемника, чтобы поймать любимую станцию. Наконец-то натыкается на передачу по-английски. Перепуганный диктор передает: “будьте предельно осторожны, по дороге из Нарита в Токио один из водителей едет по встречной полосе”. – Ха, один, - хмыкает американец, - да их тут целые сотни, - и привычно давит на газ.

На четвертый день моего пребывания, на Токио обрушился снежный заряд. Я возвращался с работы около одиннадцати, пытаясь укрыться под зонтиком. Ослепленный пургой, я неожиданно заблудился в пяти улочках. Вместо общежития передо мной оказалась вдруг пустынная темная площадь. Я стоял, облепленный мокрым снегом, растерянный и замерзший, а рядом флегматичный фонтан взбивал своими струями летящее молоко.