Их имена – в истории Института

...Дверь кабинета Венедикта Петровича в приемную почти всегда оставалась открытой. Громкие знакомые голоса часто привлекали его внимание, и тогда он появлялся на пороге – любопытный, улыбающийся, с очками на правом указательном пальце наперевес:
– Что у вас происходит?

В. П. Всегда хотел все знать, быть в курсе всех дел, ко всему имел живой интерес, все его заботило, и все было любопытно. Помню, нередко, поручая мне не слишком простые в исполнении дела, участливо любопытствовал: “А как вы это будете делать?”. И хитровато косил глазом в мою сторону.

Если было время, В. П. садился в приемной верхом на журнальный столик и включался в беседу. Обширная кладовая его памяти была поистине уникальной и не скудела с годами. Великое множество имен, дат, памятных событий, встреч, историй хранила она. А о своей необыкновенной жизни с того времени, как стал себя помнить, мог рассказывать буквально по дням. Эмоциональные, живописные рассказы В. П. всегда были доброжелательны, отличались богатым образным языком и нравились окружающим.

...Природа одарила Венедикта Петровича сильным, жизнеутверждающим, деятельным характером. Он был уникально организован, собран, аккуратен, неистощимо энергичен и имел доброе сердце. Рамки его личного режима, рабочего и свободного времени, обязательств и обязанностей были жесткими. И без поблажек даже на склоне лет. Незадолго до кончины, отказываясь от моей помощи надеть пальто, которое стало для него тяжелым, говорил: “Я должен научиться делать это сам”. Спал В. П. 6 часов в сутки. Всегда вставал ровно в 6 утра и в любое время года, в качестве дополнительной зарядки, подметал или чистил от снега дорожку к крыльцу дома во дворе и снаружи – вдоль забора от калитки до перекрестка. Затем шел к Волге и летом плавал до буйка. Завтракал в половине восьмого уже “при всем параде”, и вскоре квартиры многих сотрудников лаборатории оглашались звонкими телефонными трелями.

До 80-х годов, до выхода на пенсию жены Татьяны Николаевны, работавшей в Москве, хозяйкой в доме была теща, Анна Тимофеевна – прямая, строгая, чопорная дама, постоянно жившая в Дубне. В. П. называл ее нежно “тетей Аней” и был с ней в большой дружбе. Дом был образцом чистоты, порядка и радушия, а обстановка – простоты и необходимости.

Пожалуй, два предмета обращали на себя особое восторженное внимание. На втором этаже, в кабинете, стоял письменный стол, принадлежавший когда-то И. В. Курчатову и подаренный Венедикту Петровичу, когда тот отправлялся в Дубну. Огромный, резной, старинной работы, с овальным углублением перед креслом стол-красавец был так тяжел и неповоротлив, что по прибытии в Дубну его поднимали на второй этаж коттеджа лишь с помощью крана через балкон. Через 50 лет, в мае 1999 года, “молодая гвардия” лаборатории с величайшей осторожностью спустила его вниз тем же путем на веревках. Теперь его жизнь продлится в музее лаборатории.

Второй предмет – шкуру могучего бурого медведя с огромной головой и свирепо оскаленной пастью – Анна Тимофеевна привезла в начале века с Дальнего Востока, где вместе с мужем работала в геологических партиях. Выделка шкуры была столь хороша, что медведь прекрасно сохранился до последних лет. Он долго висел в гостиной на первом этаже над кушеткой, собственноручно изготовленной В. П. в 50-х годах из добротных ящиков, привезенных в Москву еще из эвакуации. И редкий гость мог удержаться от соблазна потрепать зверя по могучему загривку. Потом медведь перебрался на покой на второй этаж, где и лежал в одной из комнат на полу головой к двери.

И, конечно, в доме была прекрасная библиотека. Уникальные издания, технические и художественные, альбомы, словари и справочники, заполнив все шкафы, в последние годы жили и на подоконниках, столах, табуретках. Сейчас техническую литературу из дома Венедикта Петровича можно увидеть в библиотеках ОИЯИ и дубненского университета. А многочисленные рукописи, личные записки, студенческие тетради и другой бесценный архивный материал займут свое место в музее ЛЯП.

В доме придерживались разумной умеренности в пище, в которой преобладали традиционные русские блюда: каши всех сортов, щи, рыба, морсы, овощи, молоко. В памяти возникает прелестная жанровая картинка. За обедом Анна Тимофеевна, строго глядя на В. П. и слегка постукивая по столу кончиком указательного пальца, озабоченно произносит: “Веня, Вы берете третий кусочек хлеба”. В. П. не обижается, но кусочка на место не возвращает. И помнится почему-то: ослепительное солнце заливало в тот день обеденный стол...

Гостей в доме любили. Их всегда было много. Потчевали всласть. Пеклось и жарилось много вкусного. Чай подавался в изящном зеленом сервизе кузнецовского фарфора, подаренного еще Надежде Игнатьевне, маме Венедикта Петровича, в день свадьбы. Изготовленный в начале века, он благополучно вынес все его потрясения, включая блокаду Ленинграда, пережил свою хозяйку, а теперь и ее сына.

С трогательной сыновней любовью вспоминал Венедикт Петрович о своей матери, их нелегкой жизни вдвоем в маленьком костромском городе Солигаличе, куда перебрались из Москвы в тяжелые 20-е годы. В Солигаличе он поступил и с отличием окончил среднюю школу, а во время летних каникул помогал матери, подрабатывая “учетчиком транспорта”: стоял коренастенький большеголовый мальчуган на перекрестке дорог близ Солигалича от зари до зари и записывал в тетрадку, сколько, какого и в какую сторону прошло транспорта...

Всякий раз в сердце Венедикта Петровича болью отзывалось воспоминание о том, что не смог он уговорить маму уехать с ним из Ленинграда в эвакуацию. Надежда Игнатьевна была медицинским работником и считала, что в Ленинграде она будет нужнее. Блокады она не пережила. С тех страшных лет сохранился журнал круглосуточных дежурств сандружинниц, среди которых значится и фамилия Н. Джелеповой. И сейчас трудно без волнения держать в руках ту самую, обычную с виду, тетрадь, в которой Надежда Игнатьевна вела записи своих дежурств, часы начала и отмены тревоги...

Надежда Игнатьевна была похоронена в общей могиле, и Венедикт Петрович долгие годы искал это место. Ему удалось найти его во время своего последнего посещения Петербурга в 1996 году. Вот какую запись он сделал тогда в своем дорожном дневничке: “...Наконец я узнал точно, где захоронена мама... Вечная ей память, милой, светлой, горячо любимой и всю жизнь беззаветно любившей меня – единственного своего сына...”.

В браке Венедикт Петрович был счастлив. Он познакомился с Татьяной Николаевной в Ленинграде, в сорок первом году, незадолго до начала войны, и с того самого времени любил ее нежно и преданно, и все десять лет, прожитые после ее кончины, тосковал по ней безмерно.

В отпускное время чета Джелеповых любила путешествовать. Мне посчастливилось несколько раз сопровождать их в таких поездках по достопримечательным местам нашей прекрасной Родины. Как безмерно счастлив, неуемно радостен, восторжен и обворожителен был Венедикт Петрович в такое время. Ничто не могло огорчить его. Казалось, что из него бил какой-то могучий источник радости бытия, счастья жить, любить, узнавать, общаться. Он “терзал” экскурсоводов дотошными вопросами (к их большой радости, однако), легко сходился с любым оказавшимся рядом местным жителем, который расцветал в улыбке уже после первого обращения В. П.: “А позвольте спросить вас, друг мой...”. Он был неотразим.

На Байкале в бухту “Песчаная” нас доставил крохотный “чахоточный” пароходик “Комсомолец” – бескаютный, единственный, курсировавший по озеру еще с незапамятных времен. После экскурсии, к вечеру, когда мы должны были возвращаться, разыгрался шторм, и наше суденышко, а вместе с ним и мы, вынуждены были заночевать посреди бухты, болтаясь на якорях. Наступила ночь, и мы очень скоро окоченели, сидя на деревянных скамейках открытой палубы. И тут на выручку нам пришел капитан, с которым ранее В. П. уже наладил контакт, он разрешил воспользоваться “кают-компанией” команды – крошечным помещением, где, кроме стола и нескольких стульев, ничего не было. Но... на полу лежал ковер. Уже не молодой, со стертым рисунком и сомнительной свежести. Мы не размышляли. Мы улеглись на пол рядком и закатались в этот ковер. Лежа в ковровой трубе, мы еще какое-то время похихикали над своей “горемычной” судьбой, а потом пригрелись и задремали, да так сладко, что прозевали, когда кончился шторм и наш кораблик пустился в обратный путь.

С Карелией нас знакомил школьный товарищ Венедикта Петровича еще по Солигаличу, проживавший в Петрозаводске, Петр Иванов, по прозвищу “Петушок” с тех же времен. После осмотра основных достопримечательностей мы просто катались на предоставленном нам катере по прозрачным небольшим озерам в районе госдач от одного живописного острова к другому. Пристав к одному из них, мы обнаружили на нем несметное множество крупных, твердых, отборных белых грибов. Что называется – ступить было некуда. И В. П. решил собрать их все. Он был в охотничьем азарте. Напрасно “Петушок” увещевал своего друга, что у местных жителей “этого добра” полны кладовые и что нас не пустят на порог дома с ними, В. П. все носил и носил, и скоро посреди полянки, где мы расположились, образовалась грибная гора размером в несколько ведер. В. П. прыгал вокруг нее в великом восторге, “свиристел и верещал” (любимые его выражения), но “Петушок” был неумолим, и мы усадили В. П. в катер, по-детски огорченного, с единственным, правда, самым выдающимся трофеем, который он крепко держал обеими руками.

...За сорок с лишним лет работы с В. П. я ни разу не увидела его небрежно, неряшливо одетым, неухоженным. Костюмы, шитые московским индивидуальным портным с учетом особенностей фигуры, сидели на нем безукоризненно. И ботинки всегда были начищены до блеска. О галстуках он заботился особо. Был внимателен и к внешности окружающих. Вспоминается курьезный случай. Много лет назад, когда в моду вошли джинсовые юбки, и я вторая хозяйка нашей приемной, Дина Александровна Флягина, в один прекрасный день, не сговариваясь, явились в таких, только что добытых юбках на работу. Пришел В. П., внимательно посмотрев на нас, попросил: “Зайдите обе”. Мы зашли в кабинет. В. П. сидел за столом, почему-то прикрыв глаза ладонью. “Девчонки, - сказал он нам грустным голосом, - как вы могли надеть эти жуткие водопроводные трубы? Никогда больше не носите их”.

Эмоциональное его восприятие окружающего, так же, как неравнодушие к чужой беде, проявлялись тотчас же. Стоит вспомнить, сколь многим людям помог он восстановить здоровье, используя свой авторитет, обширные связи и длительное сотрудничество с Онкологическим центром. Он выходил “по цепочке” практически на любое нужное лечебное учреждение или специалиста любого профиля. Времени и сил на это не жалел. И так до конца. Об этом свидетельствуют записи последних лет на его письменном столе.

...В лаборатории В. П. появлялся рано. После утреннего обхода производственных подразделений к кабинету обыкновенно подходил, окруженный толпой “алчущих” и “распекаемых”. День был расписан плотно, так что обеденному перерыву не всегда находилось место.

О Венедикте Петровиче – ученом, организаторе науки, учителе еще немало расскажут его коллеги и ученики. Я же касаюсь здесь лишь немногих из привлекательных особенностей его яркого многогранного характера и житейской обстановки, которая его окружала. И все же позволено будет и мне сказать несколько слов.

Главным содержанием жизни Венедикта Петровича, конечно, была работа. Одним из объектов его постоянной заботы был диссертационный совет лаборатории, бессменным председателем которого он являлся. Компетентность совета, безупречная добросовестность и четкость его работы получили высокое и заслуженное признание не только в нашей стране. Венедикт Петрович не терпел формально-равнодушного отношения к работе совета, и поэтому членов его подбирал тщательно и вдумчиво. Полагая, что научная работа, безусловно, является самым главным и значительным в жизни человека, избравшего науку, он и к ученым степеням относился серьезно, видя в них важные вехи на жизненном пути ученого. Поэтому в деятельности совета не могла быть и тени профанации или нечистоплотности. Заседания совета проводились им так, что научные достоинства диссертации и самого соискателя становились еще более яркими и наглядными, а само заседание – торжественным событием для всех участников. Невозможно забыть удовлетворенно-радостное лицо Венедикта Петровича в ту минуту, когда он поздравлял соискателя с успешной защитой.

Не было для Венедикта Петровича мелочей и в таком деле, как представление научных результатов лаборатории. Он постоянно напоминал сотрудникам, что научные результаты нужно не только получить, но и довести их до сознания научного сообщества. Неряшливости, невыразительности и в научных публикациях он не переносил: “Что он тут перечисляет все, что намерил? Кому это нужно, если из этого ничего не следует!” - возмущался он. Подготовку годовых отчетов не перепоручал никому, сам изучал множество данных, полученных в лаборатории, беседовал с ведущими учеными и добивался вместе с ними предельно ясного, четкого и наглядного изложения результатов. Для Венедикта Петровича любая научная работа лаборатории была частью государственного дела.

...Сорок пять лет тому назад я пришла в Лабораторию ядерных проблем. Тогда я была моложе Венедикта Петровича на 20 лет. Но со временем эта разница как-то постепенно стерлась, в основном, благодаря необыкновенной физической и душевной бодрости В. П. Отношение ко мне Венедикта Петровича было неизменно ровным, корректным, доверительным. С годами же наши отношения становились все более теплыми.

В свои 85 лет Венедикт Петрович был по-прежнему энергичен, деятелен, бодр и молод душой. Он ежедневно приходил в лабораторию и засиживался допоздна, активно участвовал в работе семинаров, проводил заседания ученого совета, встречался с молодыми учеными, выступал с докладами, писал воспоминания. Казалось, так будет продолжаться всегда. И ничто не предвещало беды, когда в начале марта прошлого года он ложился в больницу для удаления катаракты. Операция прошла успешно. Но беда грянула... Нежданная, пронзительная, как стрела в сердце. Утром 12 марта Венедикт Петрович пил чай и беседовал с посетившим его в больнице давним знакомым, а в середине чая внезапно оторвавшийся тромб попал в сердце и унес его жизнь в течение нескольких минут.

Венедикта Петровича не стало. Но, к счастью, он долго жил среди нас, проделал огромную работу, принес много добра людям, был нужен им, был ими любим и почитаем, и память о нем сохранится во многих благодарных сердцах.