Одиннадцать проектов одного отдела

На прошедшей недавно сессии Ученого совета ОИЯИ неоднократно подчеркивалось, что Институт удерживает свои позиции в первую очередь за счет высокого профессионализма ученых и специалистов, преданных науке, умеющих найти адекватные ситуации решения. А как это выглядит в жизни, на конкретных примерах? Наш корреспондент обратилась к начальнику научно-экспериментального отдела физики промежуточных энергий Лаборатории ядерных проблем доктору физико-математических наук Владимиру Ивановичу КОМАРОВУ.

Если суммировать мои впечатления от работы отдела в 1998 году, то главное - это удивление от того, насколько жизнеспособным оказался наш научный коллектив. Уже почти десять лет мы работаем в невероятных, ненормальных финансовых условиях и, тем не менее, дело идет, и в течение прошлого года мы получили результаты, с которыми не стыдно выйти на самые престижные научные конференции.

Половина из одиннадцати наших проектов связана с работами на зарубежных ускорителях. С них и начну. В прошлом году по проекту ОBELIX получены яркие результаты. Эксперимент проводился в ЦЕРН, но обработка и анализ, в основном, выполнялись здесь. Завершено изучение нарушения правила ОЦИ в рождении f - и f’²-мезонов при аннигиляции антипротонов в покое. Такого рода данные углубляют наше понимание адронных процессов на уровне квантовой хромодинамики.

Очень важный результат получен на ускорителе в PSI (Виллиген). Там успешно завершен проект “Мюоний-Антимюоний”, в котором вклад наших физиков был кардинальным. Ранее известный предел превышен более чем в две тысячи раз. Соответственно уточнены границы одной из тех фундаментальных симметрий, которые определяют структуру материи. Та же самая группа наших физиков участвует в новом проекте PSI, посвященном бета-распаду пионов. В минувшем году успешно запущена установка и начаты первые измерения. Кстати, пропорциональные камеры для этой установки (она называется PIBETA), были подготовлены у нас на основе разработанной в ЛЯП новой технологии.

Большая группа наших физиков участвует в проекте ANKE (Юлих, ФРГ). В этом спектрометре есть три основные группы детекторов, из них две созданы в нашей лаборатории. В начале прошлого года осуществлен физический запуск спектрометра, и во втором полугодии получены первые экспериментальные данные. Наши сотрудники активно участвуют и в разработке программного обеспечения, и в анализе данных. Мы полагаем, что эти исследования дадут тонкую информацию о природе кумулятивных процессов. А мы не должны забывать, что физика таких процессов родилась в Дубне.

Для эксперимента DISTO на ускорителе "Сатурн" в Сакле наша лаборатория изготовила один из главных детекторов установки – систему проволочных пропорциональных камер. В 1996-1997 гг. шел набор статистики, а в прошлом году появились предварительные результаты экспериментов, нацеленных на исследование физической природы одной из важнейших характеристик адронов – странности.

Совсем небольшими силами (участие двух сотрудников в экспериментах) реализовалась часть проекта MEZON в Лос-Аламосе (США). Однако и роль этих сотрудников в экспериментах значительна, и результаты получены весьма яркие. По-видимому, впервые достаточно убедительно удалось наблюдать проявление дельта-компоненты волновой функции основного состояния легких ядер. Раньше экспериментальные результаты лишь не противоречили гипотезе о такой компоненте, и она оставалась “неуловимой” в многочисленных попытках непосредственного наблюдения. Конечно, по установившейся в науке практике, результаты такого уровня требуют независимых подтверждений, но, тем не менее, и сам уровень впечатляет. Хотелось бы подчеркнуть, что если в этом проекте наша роль ограничивалась интеллектуальным вкладом, то в таких проектах как OBELIX, M-antiM, ANKE, DISTO, был сделан значительный вклад в создание детекторов. Это тем более удивительно, что бюджетное финансирование этих проектов (исключая церновский OBELIX) ничтожно мало – ведь даже работу наших сотрудников за рубежом оплачивают принимающие институты.

Теперь о работах на нашем фазотроне, то есть о “домашних” экспериментах?

Вы знаете, что положение бедственное: следуя мудрым советам зарубежных экспертов, фазотрон вывели из бюджетного финансирования. Не буду объяснять здесь, почему мы с самого начала понимали нелепость такого решения. Но это было сделано, и поставило исследования, вполне конкурентоспособные на мировом уровне, на грань гибели. Только ценой громадных дополнительных усилий удалось сохранить эти проекты, и более того, получить на фазотроне за эти годы ряд значительных, даже на мировом уровне, результатов. Остановлюсь только на работах минувшего года. Ускоритель получил электроэнергию на удручающе короткое время. Тем не менее, только по программе мю-катализа удалось подготовить девять докладов для конференции в Асконе (Швейцария), и они были приняты с исключительным интересом. Удалось ввести в действие на пионном пучке установку нового проекта DUBTO (Дубна – Турин) и получить первые видеоизображения треков частиц. Эта установка сейчас единственная в мире по своей способности прослеживать путь частиц при их исключительно малой энергии. Такое качество открывает ей выход в кинематическую область пион-ядерных процессов, недоступную на других установках, даже если они используются на мезонной фабрике.

По проекту МЮОН измерялось время жизни отрицательного мюона в инертных газах (132Хе и 40Ar) причем, измерения на ¹³²Хе проведены впервые, а для 40Ar время жизни существенно уточнено. Надо сказать, что в прошлом году начать этот цикл исследований удалось лишь на синхроцилотроне в Гатчине, где мюонные пучки несравненно хуже наших. Туда пришлось вывозить нашу установку и изотопы. Можете представить, насколько дороже получился в конечном счете физический результат. А его значимость для “непосвященных” видна хотя бы из того, что средства для приобретения изотопов выделил Российский фонд фундаментальных исследований. И еще одно направление исследований можно было бы реализовать на фазотроне, а пришлось ехать в Швейцарию, на PCI. Это изучение конденсированных сред MuSR-методом. При исследовании деполяризации отрицательных мюонов в кремнии удалось впервые обнаружить три эффекта, определяемых структурой и поведением акцепторных центров. Специфика MuSR-метода позволяет, в отличие от других методов, наблюдать акцепторные центры как в ионизированном, так и в нейтральном состояниях. Наши работы проводятся на высоком научном уровне, их зачастую подхватывают другие группы. Наших физиков приглашают для проведения опытов на PSI, оплачивая их пребывание там, но у нас зачастую нет средств даже для оплаты проезда.

И, наконец, есть достижения и в технической сфере. В совместной работе с физиками Словакии (Братислава) мы запускаем в действие тридцатилитровый автоклав для производства аэрогеля. Эти работы проводились несколько лет, мы получили на однолитровом автоклаве образцы, не уступающие мировым (столь высокая технология достигнута лишь в нескольких научных центрах - в Японии, Швеции и в Новосибирском центре) и в настоящее время готовы к производству образцов большого размера.

Так что, если коротко суммировать сделанное, итогами мы можем быть довольны. Наибольший вклад в получение перечисленных результатов внесли С. М. Коренченко, А. М. Рождественский, В. Г. Зинов, В. В. Фильченков, В. А. Жуков, В. Н. Дугинов, Т. Н. Мамедов, Д. Б. Понтекорво, Е. А. Пасюк и А. И. Филиппов, и этот список можно было бы значительно увеличить.

А какие у вас планы на 1999 год?

Проще всего было бы пересказать то, что написано на наш счет в проблемно-тематическом плане ОИЯИ 1999 года и призвать к завоеванию новых научных высот. Однако кому это нужно? Не полезнее ли для всех трезвая оценка общей ситуации в Институте? С одной стороны, как вы могли увидеть, у нас еще есть довольно высокий научно-технический потенциал, с другой стороны, трудно избавиться от ощущения, что наши внутренние ресурсы истощены до предела. Я не отношусь к тем беззаветным оптимистам, которые заявляют, что “наука выживает в любых условиях”. Нет, наука не выживает в любых условиях. В тяжелых условиях она неизбежно деградирует, а потом и просто погибает. Конечно, может сохраниться деятельность отдельных ученых или немногочисленных научных групп, субсидируемых зарубежными работодателями, но о такой ли науке идет речь? Когда я говорил о жизнеспособности нашего научного коллектива, я имел в виду не только наш отдел, но и многие другие отделы ОИЯИ, да и сам в Институт в целом. Наука, созданная в нашей стране, оказалась с большим запасом прочности. Его, вместе с усилиями стран-участниц, хватило в ОИЯИ на десяток лет. Но всему есть предел, и очевидно, что дальнейшее удушение науки (иначе то, что происходит последние десять лет, и назвать нельзя) приведет ее и у нас в Дубне на совсем другой уровень – и в качественном и в количественном отношении. Однако обсуждение этой темы увело бы далеко от поставленного вами вопроса.

Надежда КВАЛЕРОВА