Самый импульсный, самый быстрый...

Физический пуск реактора - это начало или финал? Это итог длительной, напряженной работы, промежуточный финиш на длинном пути, и начало новых работ, начало жизни реактора. Это как спуск на воду корабля, как первый полет самолета.

Из материалов будущего музея истории ИБР-2: 1964 год (день, как положено, не известен) - «Непорочное зачатие», начало предварительных проработок; 1966 - 77 годы - «Внутриутробное развитие», проектирование, строительство, монтаж; 1977 год (30 ноября) - «День рождения», первый выход на критичность; 1984 год (9 апреля) -«Поступление на работу в ОИЯИ», начало штатной эксплуатации.

Сегодня вспоминают и заново переживают события двадцатилетней давности участники физического пуска реактора ИБР-2.

Ю. В. Кульпин: Я приехал в Дубну в 1974 году. Строительство шло полным ходом - в реакторном зале велись бетонные работы, тут же были свалены бревна для опалубки, мусор, проложены кабели, велся монтаж оборудования. Параллельно готовились и к приему натрия - набирали и готовили персонал, монтировали систему охлаждения, вентиляции. Строители и монтажники такой работы еще в Дубне не видели, поэтому монтажников пригласили из Московского треста - имеющих опыт работ в Шевченко, Димитровграде.

Б. Н. Бунин: Была долгая напряженная работа, сплошной поток, по 2-3 года, без отпусков, с частными командировками. Получалось не все сразу - приходилось что-то на ходу менять, переделывать. Проектировщики безвылазно сидели у нас - сразу же подключались, лишь бы не останавливать монтажные и пуско-наладочные работы. Физический пуск стал важным этапом - он показал жизнеспособность реактора, но работа продолжалась и после него.

А. И. Бабаев: Основной и самой ответственной операцией стала сборка кассет с тепловыделяющими элементами, составляющими сердце реактора. До января 1976 года решали этот вопрос, пытаясь разместить сборку на каком-нибудь из предприятий Средмаша, - не получилось. Как было сказано на совещании у замминистра Сердмаша А. Г. Мешкова: «Вам нужны кассеты - вы и решайте проблему.» Решили - организовали собственный участок по сборке кассет. На электростальском заводе изготавливали металлоконструкции, твэлы приходили из НПО «Маяк», на нашем участке металлоконструкции отмывали, проверяли на герметичность, собирали кассеты, сваривали, проводили дозиметрический контроль. Весь персонал прошел специальное обучение - работа была ответственная, можно сказать ювелирная, достаточно напряженная. Судьбой нашего участка живо интересовался председатель Госкомитета по использованию атомной энергии СССР А. М. Петросьянц.

Первую кассету мы собрали 28 апреля 1977 года, а уже в июне Госкомиссия приняла первую партию кассет, в июле - вторую, всего на нашем участке было собрано 84 кассеты. Хочу вспомнить прекрасных специалистов - начальника мастерской Н. А. Мацуева, Б. Ф. Дыбина, проводившего сборку, А. А. Белякова, проверявшего кассеты на вакуум, сварщиков Е. А. Баскова и М. Г, Зайцева, дозиметристов В. А. Архипова и Н. Н. Калякина.

В. Д. Ананьев: Сама процедура физического пуска без теплоносителя не является обязательной. Мы пошли на эту как бы лишнюю работу не случайно. К 1977 году реактор создавался уже десять лет. Люди работали не покладая рук по двадцать часов в сутки. Поэтому одна из причин имела психологический характер - был необходим заранее спланированный успех для придания всем работающим новых сил. Во-вторых, при создании громадной установки, включающей много пионерских решений, на каком-то этапе полномасштабный эксперимент просто необходим. Важно было убедиться в верности технических решений, правильно ли рассчитана критическая масса, длительность импульса, другие параметры.

И, действительно, физический пуск выявил некоторые просчеты. Но до энергетического пуска оставалось около трех лет и этот запас времени позволял ликвидировать замеченные просчеты. Помимо устранения недостатков физпуск позволил персоналу реактора понюхать пороху, а кроме того мы научились взаимодействовать с различными комиссиями. Весь этап пуска реактора напоминал забег на длинную дистанцию с преодолением препятствий - за три месяца 1977 года мы прошли через четыре комиссии: рабочую, в состав которой вошли ведущие специалисты Института и различных инспекций, предъявившую к нам очень высокие требования; комиссию Госатомнадзора, в течение месяца рассматривавшую вопросы ядерной безопасности; дважды заседала госкомиссия, возглавляемая председателем Госкоматома А. М. Петросяьнцем.

На итоговом заседании, проходившем в Дубне 27 октября, было принято решение «разрешить проведение физического пуска без теплоносителя реактора ИБР-2. Срок пуска установить в рабочем порядке». И. М. Франк предложил начать пуск 14 ноября и с проектом приказа я отправился к Ю. Н. Денисову. Вместе мы пришли к Н. Н. Боголюбову. Он проявил большое участие и очень просил не спешить: «Не поддавайтесь ни на какие уговоры физиков быстрее пускать на мощность - я всегда буду на вашей стороне.» Таким образом, 14 ноября пуск начался, все шло достаточно успешно и 29-го мы с Е. П. Шабалиным были уже на 100 процентов уверены, что выход на критичность состоится. Договорились, что все участники пуска отметят это событие , и 30-го, с самого утра, в моем кабинете уже стояло шампанское.

Из дневниковых записей Е. П. Шабалина: «На пульте собралось около 30 человек. Напрасно пытаюсь отогнать народ от оператора - все льнут к пультовым приборам, хотя на пусковых каналах видно ничуть не хуже... Даю команду начальнику смены, он - оператору, оператор жмет на кнопку и через 15 - 20 секунд видим, что начался разгон... И. М. Франк сидит на табуретке около самописца - следит за тем, как растет мощность...

В 16.20 сделана запись в журнале: «Реактор ИБР-2 достиг критического состояния.» Управляемая цепная реакция была осуществлена, затем реактор заглушили и когда сработала система аварийной защиты, раздались аплодисменты - это был первый и единственный аварийный сброс, вызвавший такую эмоционально-радостную реакцию.

Туманов снимает, снимает, снимает... Вечером, уходя домой, я заметил, что корзинка для мусора у пульта вся заполнена пустыми коробочками из-под фотопленки...»

Е. П. Шабалин: Сейчас могу сказать, что эти мгновения были самыми счастливыми за все время моей работы в Институте. По эмоциональному подъему те несколько минут сравнить не с чем. Позже, когда мы отмечали пуск у Ананьева, Владимир Дмитриевич сказал тост: «Мы долго шли к этому моменту, шагали все быстрее, а шаги были все короче, пока не стали по одному миллиметру!» (на 1 мм перемещался блок регулирования при разгоне реактора). Кто-то вспомнил: «Пора рапортовать в партком.»

Утром 1 декабря И. М. Франк сделал сообщение на Ученом совете Института, выстроенное по всем законам драматургии. А вечером все участники пуска праздновали это событие на банкете, организованном на средства от тотализатора. В нашем тотализаторе, организованном перед физпуском, делали ставки на количество кассет, при котором реактор выйдет на критичностью Точно это число не было известно, теоретический расчет давал 72 плюс-минус 7 - 8 кассет. Как показал пуск, оказалось достаточно 66 кассет.

В. Д. Ананьев: Затем пошли будничные измерения, необходимо было все детально проверить. И первая неожиданность - длительность импульса в два раза превышала расчетную. Е. П. Шабалин внес изменения в конструкцию дополнительного отражателя, чтобы свести длительность к проектируемой. Эффективность аварийной защиты оказалась несколько меньше, чем рассчитывали. В общем, время до энергетического пуска мы использовали с большой пользой.

В. Л. Ломидзе: Во время физического пуска мы проводили разгонные эксперименты для того, чтобы точно определить параметры защиты реактора. В разгонном эксперименте цепная реакция нарастает, как известно, по экспоненте. Коварство экспоненциальной зависимости в том, что с каждым шагом (периодом разгона) мощность увеличивается почти втрое относительно предыдущего значения. В конечном итоге темп развития цепной реакции, каким бы он не казался медленным в начале процесса, становится столь стремительным, что обязательно наступит момент, когда не успеешь среагировать вовремя или, как говорят горнолыжники, «не вписаться в поворот»...

Я - «не вписался». Хожу с секундомером у пульта, каждые 10 секунд даю команду пусковой группе, чтобы снимали показания с приборов. «Щелкун» (счетчик нейтронов) гремит все громче, от него вся смена - как в ступоре. А меня словно жадность обуяла - сниму еще точку (еще 10 секунд), еще одну... За последние 10 секунд мощность возрастает с одного кВт до предельного значения - аварийный сброс. Почти ЧП. Это оказалось для меня серьезным уроком - тогда я понял, что такие и вообще реакторные эксперименты надо проводить не с азартом, а не спеша, даже с ленцой. Никакой спешки, никаких «давай-давай».

Чтобы не говорить общих слов об удивительных людях, создавших и работающих на уникальном реакторе, я хочу закончить куплетом из песни, прозвучавшей на семинаре-юбилее физического пуска реактора:

Ольга ТАРАНТИНА