Книги юбилейного года

Итак, свершилось: вышла в свет книга юмористических рассказов профессора Ширикова! Можно потрогать - настоящая! - взять в руки, понюхать, полистать... Я так и сделал. Потрогал, понюхал, взял в руки, раскрыл, полистал, увидел знакомые лица - и нахлынули воспоминания...

Да-а, Владислав Павлович... Был у Вас "Импульс", был отдел, были программисты и операторы, была Дирекция... А ведь это все ЛВТА - материал богатейший! Хочется сказать: "А помните?..". Знаете, какое первое впечатление было от Ваших свежих рассказов? Что ощущаешь, когда подходишь к стенгазете "Импульс" и видишь себя среди Ваших литературных героев? - "Как странно видеть себя в прозе...". Эге! - смекнет в этом месте нетронутый творчеством Ширикова читатель. - Дубна, ОИЯИ, ЛВТА... Программистский фольклор! И да, и нет. Можно подумать, что Ширикова можно понять только в контексте Дубны и ЛВТА, - Дубна, дескать, ОИЯИ, местный колорит и все такое прочее. Я с этим категорически не согласен. Наоборот: сам контекст, сам неповторимый колорит Дубны и ЛВТА невозможно понять, не читая рассказы Ширикова!

Пора представить Владислава Павловича почтенной публике. А то говорю-говорю, а о ком говорю - может, не каждый читатель и в теме. Итак, Владислав Павлович Шириков: беспартийный, русский, (не привлекался, не участвовал, не состоял), доктор наук, профессор, ведущий научный сотрудник, лауреат престижной международной премии и статуэтки "Золотой Женис" (учрежденной сборной редколлегии газеты "Импульс" всех лет - прим. ред.) и прочая и прочая, в свое время был одной из ключевых фигур Фортранного проекта в СССР. Ну, вы помните эту эпопею с введением Фортрана в СССР. Много людей на этой работе выросло, в том числе тех, кто раньше и программирования-то не нюхал, многих тогда Николай Николаевич Говорун, человек государственного масштаба, в люди вывел... Замечательное было время, замечательная подобралась компания. В фортранной команде Говоруна выделялся тополог по специальности, из ряда вон выходящий человек Виталий Загинайко. Представьте себе только: человеку из самой абстрактной области математики, где даже размеров у геометрических фигур нет, где только окрестности точек, где - вдумайтесь только! - квадрат и круг на одно лицо... - этому человеку предстояло переключиться на самое что ни на есть конкретное программирование в кодах! Во всех отношениях замечательный человек. Все они там были замечательные люди. Все потом стали героями рассказов Ширикова. Один Загинайко говорил афоризмами. Все классики говорят афоризмами. Поэтому Загинайко был классик. Самый знаменитый его афоризм гласит: программировать надо ТУПО!

Когда фортран на БЭСМ-6, этой чудо-машине своего времени, заработал, когда под ласкающую слух трескотню отечественных АЦПУ полезли первые листинги с ошибками, когда фортранная команда Говоруна, сделав свое дело, за дальнейшей ненадобностью была распущена, когда Владислав Павлович оказался как бы не у дел, - вот тут-то ему и предложили возглавить отдел развития и эксплуатации математического обеспечения. Определенный опыт руководящей работы у Ширикова к тому времени был - он заменял уехавшего в Швейцарию Говоруна, а потом написал об этом рассказ "Как я был начальником". Может быть, вы читали. В нем есть еще такая замечательная фраза: "Люди! Любите своих начальников! (Ниоткуда. Выстрадано)". Понятно, имея такой багаж руководящей работы, Владислав Павлович сразу отказался. Не забывайте, что это конец 60-х годов, Дубна 60-х на излете. Парадоксальное время. Тогда никто не хотел быть начальником. Это не считалось делом престижным. Но так как на него сильно нажали, а Владислав Павлович человек интеллигентный, то он из вежливости поинтересовался: а на каких условиях? И ему ответили: после узнаете. На таких условиях, конечно, Шириков не согласился. Тогда ему, как говорится, раскрыли скобки, чтобы он знал, что в скобках находится, и он, то есть, Шириков, поехал в Швейцарию на полгода в командировку.

К чему это? О книге вроде речь, об авторе, о юморе, о литературе, наконец. А вот к чему. Он ведь тогда уже писал, Владислав Палыч-то. Но все это сходило ему с рук. Народ в Вычислительном центре (ЛВТА уже потом появилась) образованный подобрался. Читали про себя в стенгазете, посмеивались. Владислав Павлович ведь не сатирик. По части юмора он первый среди равных. Но и юмор, сами понимаете, дело тонкое. Заранее не знаешь - может, и комар носу не подточит, а может, коса на камень найдет.

Короче, сидел он там себе в Швейцарии, резидент-резидентом, перенимал зарубежный опыт (они, собаки, сильно тогда в программировании-то на языках высокого уровня продвинулись), работал, короче, - и все это время мечтал посидеть на берегу простой русской реки, поймать обыкновенного русского окунька. Страшно тосковал по родине человек, писал трогательные "Письма из Женевы" в стенгазету "Импульс", а потом взял и ошарашил всех рассказом "Из Женевы, с любовью". Сами понимаете, одного названия достаточно. Стенгазете-то что, она напечатала, а вот автору...

И после этого Владислав Павлович перестал ездить за границу. Так у него родился малопонятный, может быть, сейчас, из нашего сегодняшнего далека, сатирический рассказ "Хочу жвачки". Сам Владислав Павлович жвачки не хотел. Баловство это, знаете, и все такое. Но у человека, учтите, трое человек детей. И все довольно зубастые. У других отцы по заграницам ездят, жвачку детям привозят. А тут на тебя укоризненно смотрят три пары детских глаз. У нас ведь такого добра тогда еще не производили. Жвачки-то. Перебивались тем, что нам подбрасывали из-за границы. Боролось, конечно, общество с этим заграничным явлением, через "Крокодил" и другие средства массовой информации, а свою-то, социалистическую жвачку производить мы тогда еще не могли. Пытались перебить модой жевать табак, и тому подобное. Герои классической русской литературы, помнится, его еще жевали. Точнее, нюхали. Чихали, и прочее. Не получилось. Кислятина. Табак, сами понимаете, неважная замена "Орбиту". Вот и проиграли соревнование двух систем... Ну да не о соревновании систем сейчас речь.

Перестал, короче, Владислав Павлович ездить за рубеж. Написал пару сатирических рассказиков - и успокоился. Второй его рассказ, который он написал, когда его взяло за живое, и сатирическим-то не назовешь. Скорее уж - философским. Одно название чего стоит - "Я предпочел бы жить в XVII веке"! Короче, жизнь взяла свое. Вошла в прежнее русло. А вот от отдела Ширикову отвертеться не удалось. Как он вернулся из Женевы - так его и дожали. Он ведь наполовину согласился, когда поехал. Иначе бы не поехал. Согласен, говорит, но только чтобы в отделе были одни программисты. А ему говорят: нет, и операторов берите. Он говорит: нет, операторов не надо. А ему говорят: нет, уж пожалуйте. Долго упирался человек. Не понимал, в чем его счастье. Операторы ведь у нас по определению женщины. Его убеждали: отдел будет больше, каждая новая штатная единица - триумф для начальника; будешь за ними как за каменной стеной. Владислав Павлович и сам потом в этом убедился. Женщины написали ему на 23 февраля: "...Смелей штурмуй любой редут: твои солдаты - нет, солдатки! - тебя в обиду не дадут!". И никогда не давали. Владислава Павловича так это завело, что он тут же сел и написал целый рассказ, посвященный своим женщинам, - тем более, что на носу было 8 марта.

Он и раньше женщинам стихотворения посвящал. Это ведь посильнее цветов будет. Цветы - что? через неделю завянут, а стихотворения - это такая вещь, они могут цвести веками! На каждое 8 марта все женщины отдела получали по стихотворению. Так сказать, послание начальника отдела женщинам своего отдела. Тут уж одного Ширикова на всех не хватало; за неделю до праздника Владислав Павлович собирал штаб по проведению 8 марта, и мужское меньшинство отдела мозговым штурмом набрасывало идеи, а потом каждый уходил воплощать "рыбу" в законченные стихотворные формы. А за день до праздника двое самых молодых командировались в Москву за цветами - жизнь есть жизнь, и цветы еще никто не отменял.

Менялись поколения машин и программистов, но неизменным оставалось одно: все, кто долго находились в поле зрения Владислава Павловича, рано или поздно становились литературным материалом, из которого, по законам юмористического жанра, кроились герои будущих рассказов. Всех, кого Шириков брал на карандаш, он, конечно, литературно обрабатывал. Кого литературной шкуркой, кого литературным рубанком. Как папа Карло, выстругивал, ошкуривал своих Буратино - делал из того, что попадалось под руку. Из них же самих и делал. Никто не пищал, выходя из-под литературного инструмента папы Славы, потому что он, человек от природы деликатный, обращался с материалом бережно.

Особенно бережно Владислав Павлович обращался с членами Дирекции и Научно-технического совета. Это были его любимые объекты. Люди там собрались все положительные, солидные, с большим научным или административным, на худой конец - партийным или профсоюзным весом, они переходили из рассказа в рассказ, сохраняя имена, фамилии, характеры. За добрую четверть века выстроилась галерея полнокровных человеческих образов. Образы, конечно, реагировали, и достаточно живо. Интересно было наблюдать, как Владислав Павлович налетает на руководящее ядро лаборатории. Ядро отвечало как единое целое, а не как рыхлое сборище членов, и получался кумулятивный эффект - Владислав Павлович всегда получал ответный импульс приличного размера... Но импульс адекватный ситуации, тоже юмористический, потому что директор у нас был человек остроумный. У остальных даже мыслей не возникало обижаться, а если кто когда и обижался, то это вроде как и не обида была вовсе, а так - выбитая точка, ошибка эксперимента.

Перестройка подвела черту под творчеством Владислава Павловича: в 1989 году в звании юмориста первого ранга вышел в отставку. В том году рухнули, кажется, все стенгазеты Советского Союза, и вместе с ними прекратил свое существование "Импульс". Горбачевская гласность уступила место свободе слова, и стенгазеты стали не нужны. С тех пор Шириков на литературной пенсии. Но его рассказы, написанные, казалось бы, для узкого круга лиц, продолжали и продолжают находить все новых и новых читателей. Его рассказ "Лучшее средство для похудания" был напечатан в еженедельнике "Подмосковье" (и автору даже был выплачен гонорар). Его рассказ "Цвет маренго" удостоился первой премии ОИЯИ за лучшее художественное произведение об институтской Дубне. Его герои были постоянными и желанными гостями в "Литературном гульбарии" газеты "Дубненские известия". И вот теперь его персонажи, живая история лаборатории, собрались по одной обложкой. Что же из этого следует? А из этого следует, что, допустим, хорошо бы сейчас Владиславу Павловичу сесть за мемуары. Начать можно так: "Как сейчас помню, вышел я 23 сентября 1963 года в расположение площадки Объединенного института ядерных исследований...".

Что еще сказать? Факт налицо, а все не верится. Есть книга, есть предмет для хорошего, душевного разговора. Есть обложка, есть тираж, есть запах типографской краски... Хочется воскликнуть вслед за Пушкиным: где же кружка? Где презентация, где столы? Автор - человек, допустим, скромный, но что делали остальные? Остается надеяться, что во втором, расширенном издании издатели исправят эту маленькую, но досадную оплошность. А в знак признательности за доставленное удовольствие примите, дорогой Владислав Павлович, этот скромный пиар.

Александр Расторгуев